Оська
Ёлка, которая не зажигалась
Эту сказку помнят звезды, знают северные скальды и поют ее в Сочельник, чуть касаясь тонких струн... Это сказка про принцессу, про прекрасную Мафальду, и о том, как дал ей счастье белый рыцарь и колдун... Радость счастья - это время, когда нет воспоминаний. Только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег, вспоминают звезды сказку человеческих страданий, - только раз в году о чуде вспоминает человек...
С неба падают, как звезды, хлопья белые пушинок - беспрерывно, неустанно, то взметясь, то снова вниз... И на темных старых башнях это кружево снежинок устилает крыши, шпицы и ложится на карниз. В этом белом снежном замке жил король-колдун когда-то. Он - великий чернокнижник, маг-волшебник, чародей. В коридорах темных замка - серебром мерцают латы - это рыцари посменно сторожат покой дверей.
В эту ночь молчали струны, и не пели песен скальды - в угловой тяжелой башне, родилась принцесса - дочь.
В коридорах темных шепот:
- Белый снег - лицо Мафальды ...
- Королева умирает в предрождественскую ночь…
И король, колдун угрюмый, шагом медленным и ровным обойдя притихший замок, на придворных не смотря, в спальню мертвой королевы приказал позвать придворным позолотчика сейчас же, кузнеца-золотаря.
- Я хочу, - сказал волшебник, - чтоб из золота сковали мне кольцо с тяжелым камнем - самым редким на земле. Я хочу, чтоб в этом камне синий пламень был печали, и пурпурный отблеск счастья в том же самом хрустале. В этот камень вплавить сердце, - чтобы был он настоящий - вплавить сердце королевы!
В камне сердце - в сердце - гарь...
И в притихшем старом замке, среди рыцарей дрожащих, до утра ковали перстень маг-колдун и золотарь. До утра пушистым вихрем звезды белые слетали и окутывали дымкой твердь земли и неба твердь... Тайну странную снежинки схоронили и узнали - то, что в камне было счастье, - были в камне жизнь и смерть ...
Старый замок не менялся - жизнь текла своей чредою: проходили весны, зимы, проходил за годом год, и, как это было в звездах предначертано судьбою, проезжавший белый рыцарь постучался у ворот. Сам король жил в темной башне, в залах замка пели скальды, каждый день был новый праздник, звонкий смех, веселый пир: нету девушки прелестней и прекраснее Мафальды! Много рыцарей съезжалось для принцессы на турнир...
В замке песни и веселье: в замке дан сегодня будет в ночь, в Сочельник, для принцессы настоящий первый бал. Для того, чтоб рыцарь белый, тот, кого Мафальда любит, в этот вечер первый с нею в этом зале танцевал.
Рано утром выезжали дровосеки рядом стройным в занесенный снегопадом вековой дремучий лес, чтоб срубить для бала елку, - чтоб била она достойна королевской бальной залы, самой лучшей из принцесс. Но когда наставший вечер все окутал темнотою, серебря пушистым снегом, отдавая звоном струн - на пороге бальной залы, пред притихшею толпою появился вдруг незваный чародей - король-колдун.
- Я хочу, - сказал принцессе, - чтобы в этот самый вечер приняла ты мой подарок, - этот перстень золотой.
И она, забыв, что надо зажигать на елке свечи, замерла, увидев камень - камень, скованный мечтой.
Тома сидит, подперев кулаченками толстые щеки и сморщив курносую пуговку. Тома - очень серьезная взрослая особа. В минуты волнения она говорит густым мрачным басом, с раскатистым "ррр", часто величая себя, по старой детской привычке в мужском роде: "Том".
В библиотеке тихо. За окном синий сад, черные сучья деревьев прижались к стеклу. Дедушка сидит в своем любимом кресле, вышитом васильками, с львами на лапах и рассказывает сказку. Тома не совсем понимает его, но от этого она кажется еще более интересной. Сказку слушает даже Горик, - этот несносный графчик, щеголеватый кадет, приехавший к ним на праздники и презрительно относящийся к ней, Томе - "девчонке". Он думает, что она не видит, как он первым бросается застегивать ботики кузине Китти! Тоже, подумаешь, целый юнкер!
- Дедушка, а почему принцесса не зажгла свечек на елке? Рррас-скажи.
- Я забыл, что дальше, Тома!.. эту сказку рассказывал мне когда-то наш старый слуга Олаф, давно, давно, когда я был маленький и жил в старом замке в Швеции...
- Барон, расскажите, как ваши предки сражались с Густавом Адольфом - просит Горик.
- Хорошо, хорошо ... помоги мне, Тома, пройти в столовую ... я хочу посмотреть, как они там веселятся. Нет, нет, Георгий, сиди спокойно, Тома всегда помогает мне ходить.
- Я буду держать за ушки, - мрачно заявляет Тома, подавая деду старомодные штиблеты с петельками на задниках.
Он встает, запахиваясь в халат и опираясь о ее плечо, идет, постукивая палкой. Столовая расположена гораздо ниже остальных комнат дома, и к ней ведут вниз несколько ступенек. Дед останавливается на пороге. За большим столом сидит много гостей, молодежи. Тома невольно зажмуривает глаза - после полутьмы библиотеки свет кажется слишком ярким, и она не может даже рассмотреть всех в столовой. Почему нет Китти? Ну, конечно, она опять поссорилась с Гори-жом. Сидит, наверно, где-нибудь в углу и дуется, как мышь на крупу, а этот несносный кадетик торчит в библиотеке и мешает ей разговаривать с дедушкой. Тома облегченно вздыхает, когда дедушка поворачивается и идет обратно. В гостиной он останавливается.
Посредине стоит огромная до потолка елка. Из открытой двери столовой на нее падает свет, и от этого она кажется какой-то особенной на фоне темно-синих окон террасы. От дедушкиных тяжелых шагов вздрагивают квадратики паркета, а на елке позванивают в ответ колокольчики, покрытые серебряной пылью. А чего-чего только не навешано! Тома деловито осматривает еще раз все это великолепие. Больше всего ей нравится вот та плюшевая обезьянка с лиловым шариком в руках, и этот серебристо-алый огромный шар, и картонный ангел в ватной часовенке, и еще большое пряничное сердце и... и, наверно, внизу, на зеленом мху, закрывающем крест, остались еще умилительные боровички из медовых пряников и красные мухоморы с сахарными нашлепками. Тома молниеносно ныряет вниз и, зажав в кулаке боровичок, снова подставляет плечо под тяжелую дедушкину руку.
В библиотеке дед открывает ящик письменного стола и достает оттуда коробочку. В ней лежат разные памятки - даже Горик удостаивает ее любопытным взглядом - печатки, брелки, цепочки, ладанки, сломанные топазовые запонки, пуговицы из агата... и два тяжелых золотых перстня с каким то большим камнем, которые дедушка кладет на ладонь и задумчиво подбрасывает их на руке, от чего камни сыплют алые искры.
- Я хочу сделать тебе подарок, Тома... может быть, на следующее Рождество ... ты будешь уже без меня зажигать елку. Носи его, пока на цепочке... Это тот самый камень, про который говорится в сказке.
- Это александриты - они сине-зеленые днем и красные ночью и добываются на Урале, - говорит Горик.
- Да. В нашей семье они переходят от отца к сыну и, говорят, что приносят счастье... Сыновей у меня больше нет, я последний в роде. Осталась только ты, "княжна Том". А второй перстень тебе, Георгий. Но вы оба должны обещать, что никогда - слышите, никогда не будете снимать этого кольца.
- А почему ты сам не носишь, дедушка?
- Потому, что ... потому, что я уже знаю, что такое счастье, Тома... И старик смотрит поверх их голов в синее окно в переплет черно-белых сучьев, ласково и грустно улыбаясь чему-то, что видят только его усталые потухающие глаза ...
Час спустя в той же библиотеке, но уже без дедушки, разыгрался маленький скандал. Щеголеватый кадет, выведенный из себя "бестактными" вопросами девчонки, забыл, наконец, про свою взрослость и высунул ей язык.
- Ты не граф, а грррубиян - вспылила Тома, едва сдерживая свое возмущение.
- А ты совсем не княжна Тома, а просто... просто кудлатая матрешка!
Тома, сосредоточенно пыхтя, забралась на стоящую рядом лесенку и, очутившись таким образом, на одном уровне с лицом кадета, размахнулась и изо всей силы ударила его ладошкой по щеке.
- Что ты сделала. Тома?! - ахнула мама, появившись на пороге.
- Дала ему по моррррде, - свирепо вращая глазами, заявила басом "кудлатая матрешка".
Что же дальше было в сказке? Чем же прервано веселье? Почему затих блестящий королевский бальный зал? Почему в старинном замке в тот рождественский Сочельник не зажглась огнями елка и никто не танцевал? Белый рыцарь, принц веселый, не дождался поцелуя - подняла к нему принцесса побледневшее лицо:
- Я зажгу на елке свечи, если тот, кого люблю я, на своей руке покажет мне такое же кольцо!
С той поры по белу свету бродят рыцари Мафальды, собираясь на сочельник в старый замок каждый год... Эту сказку помнят звезды, знают северные скальды, но никто из них не знает, кто же перстень принесет...
Ах, княжна Тома, бедная княжна Тома!
Тоненькая худенькая фигурка плотно кутается в потертый зимний костюмчик с воротничком из бывшего енота. На бледном, слегка усталом насмешливом лице большие черные глаза. Тома быстро идет по улицам старого города, так же, как и все остальные фигуры людей, спешащих на работу - хотя, нет, не совсем так. Те не видят того, что подмечают черные, широко открытые, как будто бы удивленные глаза - ни мягкой сепии деревьев бульвара, на которые так картинно улегся полоской ваты снег, ни матовых переливов перламутрового неба, ни тысячи других, таких красивых, таких чудесных вещей!
В этом старом городе, на берегу моря, часто гуляет ветер и, пронесясь по широким бульварам, замирает в узких переулочках, у подножия высоких каменных кирок. Старый немец, хозяин Томы, поднимает на лоб очки в золотой оправе, перевязанные тесемочкой, и, вздыхая, говорит.
- Северо-западный ветер. На море опять шторм. Помоги Господи тем, кто в море сейчас думает о земле.
Тома уверена, что если бы он не был немцем, то обязательно перекрестился. Но он не крестится. Он только еще ласковее смотрит на {нее} и, ласково гладя по руке, замечает:
- Ну, принцессин Тамара. Нужно помнить о людях, но нельзя забывать, что наши куклы тоже живые.
Тома проходит под старинными сводами ворот, в толще которых построен целый дом, пробирается, придерживая рукой шляпу мимо портала церкви, мимо ратуши, со стрельчатыми готическими арками, мимо маленьких смешных домиков-лавчонок, как сказочные грибы. Снег плотно закутал их крыши и, кажется, что в светящемся окошечке должна появиться сейчас голова седобородого гнома.
Как хорошо, что ей не надо работать в каком-нибудь шикарном модном магазине в другой части города. В старом доме маленькая полутемная витрина. Она почти не отделяется от стены - но эту вывеску знает весь город, и все приходят сюда покупать маскарадные маски, резные статуэтки из дерева, и самые странные, красивые и фантастические куклы, какие могут только создать кропотливое усердие старика хозяина и ловкие пальчики Томы. Все покупатели с уважением относятся к Томе - может быть еще и потому, что хозяин никогда не величает ее иначе, чем "принцессин", и как бы в подтверждение этого, на руке у Томы блестит тяжелый старинный перстень. Дедушкин перстень с александритом - единственная Томина драгоценность.
- Я никогда не снимаю его, потому что это семейная реликвия - объясняет Тома молодому рыжеватому голландцу, что-то очень часто ставшему заходить покупать куклы. - Он должен принести мне счастье.
- О да, конечно, принцессин, конечно, - соглашается тот, не отрывая от нее глаз. - Этот камень - о! это совсем особенный камень.
- Мингер ван дёр Фост, кажется, очень интересуется куклами? - с лукавой улыбкой спрашивает ее старичок, хозяин. - Барон Зольц говорил мне, что он очень приличный молодой человек. Он приехал сюда по делам своей фирмы, и в Голландии у него крупное состояние ... Да, да, в жизни часто происходят разные вещи... такая молодая и хорошая девушка, как вы, из хорошей семьи - кто знает?..
- А я и знать ничего не хочу про вашего "ван дёр Хвоста"! - мрачно бубнит Тома, нанизывая на тоненькую иголочку бисерное ожерелье. - Пусть он мне сперва тюльпаны на льду вырастит, тогда я буду с ним разговаривать!
- Ах, принцессин, принцессин, какая вы смешная девушка!
Тома молчит. Тома думает о том, что сейчас вот, как раз в это время, мимо окна должен пройти высокий стройный господин с темными глазами. Он проходил уже несколько дней подряд, и каждый раз останавливался, чтобы посмотреть на разложенные в окне куклы. Может быть, он даже и не видит склонившейся над работой Томы. Но она зато разглядела его, как следует. Где она видела это лицо? Насмешливое, задорное, с острым, капризным и упрямым подбородком, с пренебрежительной улыбкой жесткого рта ...
И только когда он вошел и приподнял шляпу, с чарующей улыбкой обратившись к ней и попросив на ломаном немецком языке показать ему куклу, Тома едва удержалась от восхищенного крика, и от того, чтобы не броситься к нему на шею, к вящему удивлению старого немца и сидевшего, как всегда, у прилавка, мингера "ван дёр Хвоста". Горик! Ну, конечно, Георгий, какой-то ее троюродный кузен, щеголеватый кадет, которому дедушка подарил второе кольцо! С того Рождества она не видела его больше. Смутно припомнились бесчисленные истории, ходившие про его легендарную храбрость и скандальные любовные авантюры - позже, когда она подросла, мама иногда забывала о ее присутствии... Боже мой, Горик!
Но Тома не бросилась ему на шею. Она осталась стоять за прилавком и, доставая куклу, безотчетно повинуясь какому-то странному чувству, быстро сняла с руки александритовый перстень.
- Вот эту, сударь?
- Вы говорите по-русски?
- Ну, конечно. Ведь, я русская.
- Я так и думал.
- Почему?
- Вы слишком непохожи на других.
- Жаль. Стоящий вне толпы резче чувствует ветер. Но ведь и вы такой же.
Он быстро взглянул на нее. Тома не опустила глаз. Узнает или нет? Нет, не узнал, но улыбнулся, - так улыбаются мужчины, бросающие женщин после первого поцелуя. Он не узнал, и каждый раз, когда приходил в магазин посидеть, поболтать с хозяином на смешном языке, который считал немецким, и выбрать какую-нибудь безделушку, Тома, сразу же снимала с руки кольцо.
- Какое у вас красивое кольцо, граф ... александрит?
- Да, я никогда не расстаюсь с этим перстнем. Редкий по красоте камень. Любая женщина отдастся за него.
- Любая? А если у нее самой найдется такое же кольцо?
- О, это совершенно исключается. Я получил его мальчишкой от своего дальнего родственника. Семейная драгоценность, два уникума. Дубликат был подарен им своей внучке, и очень жаль, потому что девочка, наверно, давно уже потеряла его...
- А на обратной стороне выгравирован ваш девиз, вероятно?
- О, да.
- Можно спросить, какой именно?
Совсем по-прежнему мальчишеская, самоуверенная улыбка раздвигает тонкие губы.
- "Лови момент!"
- И вам не совестно?
- Нисколько. Разве это не правильно?
"Лови момент" ... Может быть, и она такой же "момент"? У Томы на языке всегда готов острый ответ, и это ему, очевидно нравится. Он охотно рассказывает о себе и однажды совсем просто предложил ей зайти к нему посмотреть одну старинную рукопись... Тома чуть-чуть удивленно приподняла брови, но согласилась.
Ах, какой это был чудесный вечер! У него нашлось много чудесных, красивых, редких вещей, и он вел себя, как настоящий джентльмен. С тех пор Тома была у него еще несколько раз. Теперь это казалось совершенно естественным, но не хотелось приглашать его к себе, в маленькую, бедную комнату.
- Граф, что вы делаете на Рождество?
- Сочельник проведу дома, один, а потом начну кутить. А что?
- Нет, просто, так... хотелось посидеть вместе с вами у елки.
- Так вот и великолепно. Встретим Сочельник у меня, хорошо? Он целует ей руку и заглядывает в глаза... - Значит, в сочельник.
- Принцессин Тамара, что вы будете делать на праздник?
- Буду сидеть дома, читать, пойду в театр...
- Вы разрешили бы... зайти к вам?
- О, мингер ван дёр Фост... я живу так скромно, что, право ...
- Я должен поговорить с вами, принцессин... Очень серьезно поговорить. Сделайте мне этот подарок!
Томе немножко жаль "ван дёр Хвоста". У него такой смущенный умоляющий вид. Значит, на Рождество она получит предложение. Бедняга! Он будет огорчен. Но что же делать, если у нее и поет и рвется душа - к другому?
Горик - эгоист, самовлюблен, самонадеян, скользит по поверхности, не задевая глубин, и больше всего ценит свое собственное удобство ... Он даже не ухаживает, а просто берет то, что ему плывет в руки. А плывет ему много ... и она тоже... Она? Тома возмущается, но только на минуту. Все равно... Неужели он не узнает ее, не увидит, не почувствует, не ответит - настоящим?
- Я влюблена, - улыбается Тома вышитым куклам.
- Я влюблена, - шепчет она, идя по улице и целуя снежинки, таящие на губах. - Я влюблена, старый город, слышишь? Я люблю его люблю, люблю!
- Принцессин Тамара, нам надо делать праздничную витрину. - Тома готова расцеловать своего старичка Миллера. Какой в этом году чудесный, красивый город! И белый праздничный снег, и легкий мороз, и предпраздничная суета, - все это вбирается в душу так остро и ярко, что на глазах выступают слезы. Ведь, и у нее будет праздник. У нее - с ним.
Из темного пыльного шкафа, стоящего в самом углу мастерской, вытаскиваются огромные картонки. Тома, стоя на коленях в окне, убирает его ватой и ветками. Посредине водружается маленькая елка с хрустальными сосульками, а кругом - стильные куклы в дорогих шелковых костюмах.
- Это мои лучшие куклы, принцессин. Я получил их в наследство еще от своего отца, а тот от деда. Они вынимаются из шкафа только раз в году - на Рождество. Эти куклы делал когда-то большой мастер.
Тома расставляет в витрине рыцарей, придворных дам, пажей и у самой елки - красавицу принцессу с золотой короной на голове. Она сделана из алебастра, раскрашена и кажется совсем живой.
- Но эти свечки на елке слишком маленькие, герр Миллер. Их нельзя будет зажечь.
- Нет, принцессин. Они и не должны зажигаться. Вы, наверно, никогда не слыхали сказки про принцессу Мафальду? Принцесса до тех пор не зажигает елки, пока рыцарь не принесет ей волшебного перстня.
Мафальда? Эту сказку рассказывал дедушка... В старой усадьбе, в огромной библиотеке с синими провалами окон... Почему на Рождество вместе со свечками зажигаются воспоминания? Ах нет, не надо об этом думать... Разве можно вспоминать, когда ждешь счастье?
На Томе надето платье из бледно палевого шелка, с вышивкой из темной бронзы и старого золота. Сколько усилий и трудов пришлось потратить, чтобы выглядеть нарядной в этот вечер! Кутаясь в короткий жакет, она идет быстро, потому что без калош мерзнут ноги в тоненьких туфельках. Только бы не расплескать, только бы не разлить эту радость, наполняющую душу!
В Сочельник, вечером улицы кажутся темными. Во всех домах уже зажигаются елки. Георгий, Георгий... Сегодня она не снимает перстня. Пусть он увидит его. Пусть узнает. Может быть... Но что может быть, она не решается договорить даже самой себе.
На елке самодельные картонажи, серебряный дождь и белые свечки.
- Какая вы нарядная сегодня, Тамара. Вам удивительно идут длинные платья. И вообще, вы сегодня какая-то другая. Я еще не могу найти, в чем именно это заключается.
- Вышьем за то, в чем это заключается, граф!
Тома волнуется. Когда же он скажет ей то, чего она ждет, - ласковое, сильные слова, от которых загорится сердце?
Горик долго смотрит на нее. Глаза становятся тяжелыми, властными. Наклоняется. Целует. Долго, очень долго. Тома лежит у него на коленях с запрокинутой головой. Неужели же так, без слова... Он целует настойчивее. Оторвавшись от его губ, видит скользящую, чуть пренебрежительную улыбку...
- Я... я хочу вам напомнить, граф, ваши же слова - "я ценю женщин, как папиросу" ... и отбрасываете окурок? Но я ценю себя больше.
Он чуть-чуть отодвигается. Немного раздосадован.
- Это зависит от вас ... я терпеть не могу принуждений...
И только, о Боже! Значит, все было напрасно. Значит... Она протягивает руку, чтобы взять со стола папиросу. Георгий с наблюдающей улыбкой предупредительно зажигает спичку. Тома опускает руку, и на безымянном пальце пурпуром загорается александрит.
- Что это у вас? Кольцо? Я не замечал раньше. Удивительно... Он внимательно вглядывается в перстень, переводит взгляд на свои руки, снова смотрит на нее.
- Скажите - откуда... откуда у вас этот александрит?
- От маленькой девочки, которую кадет Горик звал "кудлатой матрешкой".
- Княжна Тамара... Княжна Тома... Неужели это ты... Почему же вы мне ничего не говорили до сих пор? Я никогда не думал...
- Зато я думала, Горик... нет, нет, теперь мне пора домой. Я зайду еще как-нибудь ... потом.
- Я вас не отпущу. Оставайтесь и рассказывайте... ведь, мы не виделись - лет двадцать по крайней мере. Не каждый же день можно встретить родственников! Вы наверно забыли уже, что мы кузены?
Он лукаво улыбается и прибавляет:
- И потом мы еще не зажгли елки...
- Елка, которая не зажигалась... - беззвучно повторяет Тома. Она небрежно, не глядя в зеркало, надевает шляпу и жакет, и протягивает руку.
- Прощайте... Георгий. Мне надо идти.
- Как хотите... - недовольно говорит он и провожает ее только до дверей.
Тома медленно, - ей некуда торопиться, - идет по темным улочкам старого города. Кое-где в домах видны еще отгорающие елки, слышна музыка. Ночные сторожа топают в подъездах. На улицах - ни души. Идет мелкий, легко поддуваемый ветром снег. Тома идет осторожно и медленно. Она очень устала. Не хочется думать. Значит, это все.
Счастье создается из пустяков - счастье разбивается пустяками… что же, собственно случилось? Ничего особенного.
Но она знает - знает слишком ясно, чтобы можно было обмануть себя - ничего не могло быть уже потому, что ничего и не было. Легкая маленькая интрижка, пустяковый роман. Без единого ласкового слова, просто, небрежно улыбнуться, взять, и улыбнуться снова... и это вся ее тоска, по любви, по большому, безумному счастью!
Тома, сжав губы, останавливается перед витриной с куклами, и, вынув из сумочки ключ, открывает дверь. В витрине, около наряженной елки, принцесса Мафальда ждет, когда принц принесет ей кольцо с волшебным камнем - с камнем, который нельзя подделать, так же, как нельзя подделать сердца и нельзя выдумать счастья, если оно не пришло!
Тают белые снежинки, опускаются на землю, обволакивают замок в легкий призрачный покров... В старом замке тихо, тихо... в коридорах стража дремлет, и покой их не нарушен дерзким гулом голосов. В коридорах темных замка бродит бледная принцесса, с завороженной улыбкой смотрит в даль, в глухой тоске... Может быть, из древней чащи настороженного леса на коне к ней мчится рыцарь, рыцарь с перстнем на руке? И нарушив приказанье, легкой птицей по ступеням, поднялась в покои башни - к чародею-королю:
- О, отец, тебя прошу я, умоляю на коленях - дай мне счастье - ты волшебник - дай того, кого люблю!
Но колдун лишь улыбнулся, покачавши головою:
- Нет, Мафальда... все, что знаю, все, что здесь я берегу, я могу отдать за сердце настоящее, живое, по нельзя придумать сердца - счастья дать я не могу! В этом камне бьется сердце, этот камень - настоящий... Ты сама избрала жребий, и запомни навсегда: если твой любимый рыцарь не отдаст всего за счастье, то твоя, Мафальда, елка не зажжется никогда.
Руки белые принцессы - крылья падающей птицы...
Чу?! ведь это рог призывный пред воротами звенит? И из белой чащи леса выезжает белый рыцарь, в коридорах замка будит эхо звонкий стук копыт. Подъезжает... входит в замок... Тает снег на белых латах.
-- Прикажи, принцесса, чтобы, как уже случилось встарь, был бы позван в старый замок приходивший раз когда-то к королю в Сочельник ночью старый мастер золотарь.
В коридорах замка снова звонкий гул и звоны песен:
- Белый рыцарь у порога!
- Белый рыцарь в зале ждет!
- Он нашел волшебный камень!
- Он нашел волшебный перстень!
- Тот, кого принцесса любит...
- Тот, кто счастье принесет...
У застывшей елки в зале собрались пажи и слуги, все придворные и дамы и столпились у дверей:
- Как бледна, - дрожит принцесса...
- Что-то будет? Что-то будет?
Сам король спустился с башни... сам великий чародей! На коленях пред принцессой, белый рыцарь снял забрало:
- Много лет я шел, принцесса, обойдя кругом весь свет, - только тот чудесный перстень, про который ты сказала, не нашел я, потому что на земле такого нет. Я прошел леса и горы, через стужу и туманы, чтоб тебе, принцесса, радость - счастье в замок принести. Южный ветер гнал мой парус по морям и океанам - но волшебный этот камень я не мог нигде найти. В этом камне жизнь и счастье, в этом камне мрак и холод - искра пламенная сердца - боль и горечь - сердца гарь... Пусть же снова повторится то, что было, - пусть свой молот поднимает в старой башне тот же самый золотарь! Чтобы дать тебе, принцесса, сердце в камне настоящем, чтоб зажглись огни у елки - загорелось пламя свеч - все тебе отдам, Мафальда, за твое, принцесса, счастье, куй, колдун, кольцо второе, - вот король, тебе мой меч!
На ресницах у Мафальды две слезинки задрожали ... Замер старый замок в страхе от безумных, страстных слов ...
Вдруг, - о чудо, - свечи елки загорелись, заблистали от звезды, упавшей с неба мириадом огоньков...
На праздниках, встречаясь с знакомыми, Георгий рассказывал им удивительную историю - как он нашел свою кузину и узнал ее по такому же кольцу, какое сам носит на руке... И только, когда прошли святки, стало немножко неловко... Почему она не приходила до сих пор? Впрочем, ведь и его не было дома... Милая, славная девушка ... В ней есть что-то настоящее - может быть то, что ему до сих пор не приходило в голову искать? Впрочем, теперь он слишком устал для поисков - к чему? "Докуренная папироса?" Ну, нет, он еще не докурил ее и, вспомнив это сравнение, он невольно улыбнулся.
- Где же Тамара?
Старичок немец торопливо пожал ему руку, сдвинул на лоб очки, и обрадовавшись, что может наконец излить душу, стал рассказывать, смешно пересыпая русские слова немецкими.
- О, нет, принцессин Тамара не служит больше в его магазине. Он очень, очень рад за нее. Она теперь будет тем, кем и должна быть настоящая русская принцессин - богатой, счастливой женщиной. Принцессин Тамара вышла замуж за молодого голландца, который бывал у них в магазине. Она так и сказала, ему, старому Миллеру:
- Теперь, герр Миллер, я сделаю три вещи: во-первых, выкрашусь в рыжий цвет, потому что мой жених тоже рыжий, и еще потому, что это самая большая глупость, какую я могу сделать. Во вторых, я выхожу замуж за вашего мингера ван дёр Хвоста и уеду с ним в Голландию. А в третьих, я сделаю вам подарок - вернее не вам, а той принцессе, которая не зажигает под Рождество елки в вашей витрине.
Старик любовно погладил шелковую юбку улыбавшейся куклы. На тонкой руке, в виде запястья синевато-зеленым омутом тускло мерцало старинное кольцо ...
- Принцессин Тамара - такая смешная девушка! Вы знаете, она пришла сюда ночью, в Сочельник и зажгла в витрине елку... Подумайте! Елку принцессы Мафальды! Она пришла вчера проститься и сняла с руки кольцо, такое дорогое кольцо! Мне показалось даже, что она плакала, но когда принцессин волнуется, она говорит таким смешным басом, как большой мужик:
- Этого ван деррр Хвост не получит. Нет!
- А вам, сударь, она просила передать только вот эту записку. Георгий взял в руки листок.
Так проходит мимо счастье...
Вот и все.
Как это просто!
Никому не нужно сказок... в сказке - сердце, в сердце - грусть. Я сегодня стану рыжей и уеду с ван дёр Хвостом в льду выращивать тюльпаны...
И, конечно, не вернусь ...
Может быть, так было лучше: я не знаю, мой любимый, но с последней лаской сердца посылаю свой привет - снегу белому и елке - той, которой не зажгли вы -- потому что это сказка - потому что сказки нет.
1935 г. Рига.
Эту сказку помнят звезды, знают северные скальды и поют ее в Сочельник, чуть касаясь тонких струн... Это сказка про принцессу, про прекрасную Мафальду, и о том, как дал ей счастье белый рыцарь и колдун... Радость счастья - это время, когда нет воспоминаний. Только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег, вспоминают звезды сказку человеческих страданий, - только раз в году о чуде вспоминает человек...
С неба падают, как звезды, хлопья белые пушинок - беспрерывно, неустанно, то взметясь, то снова вниз... И на темных старых башнях это кружево снежинок устилает крыши, шпицы и ложится на карниз. В этом белом снежном замке жил король-колдун когда-то. Он - великий чернокнижник, маг-волшебник, чародей. В коридорах темных замка - серебром мерцают латы - это рыцари посменно сторожат покой дверей.
В эту ночь молчали струны, и не пели песен скальды - в угловой тяжелой башне, родилась принцесса - дочь.
В коридорах темных шепот:
- Белый снег - лицо Мафальды ...
- Королева умирает в предрождественскую ночь…
И король, колдун угрюмый, шагом медленным и ровным обойдя притихший замок, на придворных не смотря, в спальню мертвой королевы приказал позвать придворным позолотчика сейчас же, кузнеца-золотаря.
- Я хочу, - сказал волшебник, - чтоб из золота сковали мне кольцо с тяжелым камнем - самым редким на земле. Я хочу, чтоб в этом камне синий пламень был печали, и пурпурный отблеск счастья в том же самом хрустале. В этот камень вплавить сердце, - чтобы был он настоящий - вплавить сердце королевы!
В камне сердце - в сердце - гарь...
И в притихшем старом замке, среди рыцарей дрожащих, до утра ковали перстень маг-колдун и золотарь. До утра пушистым вихрем звезды белые слетали и окутывали дымкой твердь земли и неба твердь... Тайну странную снежинки схоронили и узнали - то, что в камне было счастье, - были в камне жизнь и смерть ...
Старый замок не менялся - жизнь текла своей чредою: проходили весны, зимы, проходил за годом год, и, как это было в звездах предначертано судьбою, проезжавший белый рыцарь постучался у ворот. Сам король жил в темной башне, в залах замка пели скальды, каждый день был новый праздник, звонкий смех, веселый пир: нету девушки прелестней и прекраснее Мафальды! Много рыцарей съезжалось для принцессы на турнир...
В замке песни и веселье: в замке дан сегодня будет в ночь, в Сочельник, для принцессы настоящий первый бал. Для того, чтоб рыцарь белый, тот, кого Мафальда любит, в этот вечер первый с нею в этом зале танцевал.
Рано утром выезжали дровосеки рядом стройным в занесенный снегопадом вековой дремучий лес, чтоб срубить для бала елку, - чтоб била она достойна королевской бальной залы, самой лучшей из принцесс. Но когда наставший вечер все окутал темнотою, серебря пушистым снегом, отдавая звоном струн - на пороге бальной залы, пред притихшею толпою появился вдруг незваный чародей - король-колдун.
- Я хочу, - сказал принцессе, - чтобы в этот самый вечер приняла ты мой подарок, - этот перстень золотой.
И она, забыв, что надо зажигать на елке свечи, замерла, увидев камень - камень, скованный мечтой.
Тома сидит, подперев кулаченками толстые щеки и сморщив курносую пуговку. Тома - очень серьезная взрослая особа. В минуты волнения она говорит густым мрачным басом, с раскатистым "ррр", часто величая себя, по старой детской привычке в мужском роде: "Том".
В библиотеке тихо. За окном синий сад, черные сучья деревьев прижались к стеклу. Дедушка сидит в своем любимом кресле, вышитом васильками, с львами на лапах и рассказывает сказку. Тома не совсем понимает его, но от этого она кажется еще более интересной. Сказку слушает даже Горик, - этот несносный графчик, щеголеватый кадет, приехавший к ним на праздники и презрительно относящийся к ней, Томе - "девчонке". Он думает, что она не видит, как он первым бросается застегивать ботики кузине Китти! Тоже, подумаешь, целый юнкер!
- Дедушка, а почему принцесса не зажгла свечек на елке? Рррас-скажи.
- Я забыл, что дальше, Тома!.. эту сказку рассказывал мне когда-то наш старый слуга Олаф, давно, давно, когда я был маленький и жил в старом замке в Швеции...
- Барон, расскажите, как ваши предки сражались с Густавом Адольфом - просит Горик.
- Хорошо, хорошо ... помоги мне, Тома, пройти в столовую ... я хочу посмотреть, как они там веселятся. Нет, нет, Георгий, сиди спокойно, Тома всегда помогает мне ходить.
- Я буду держать за ушки, - мрачно заявляет Тома, подавая деду старомодные штиблеты с петельками на задниках.
Он встает, запахиваясь в халат и опираясь о ее плечо, идет, постукивая палкой. Столовая расположена гораздо ниже остальных комнат дома, и к ней ведут вниз несколько ступенек. Дед останавливается на пороге. За большим столом сидит много гостей, молодежи. Тома невольно зажмуривает глаза - после полутьмы библиотеки свет кажется слишком ярким, и она не может даже рассмотреть всех в столовой. Почему нет Китти? Ну, конечно, она опять поссорилась с Гори-жом. Сидит, наверно, где-нибудь в углу и дуется, как мышь на крупу, а этот несносный кадетик торчит в библиотеке и мешает ей разговаривать с дедушкой. Тома облегченно вздыхает, когда дедушка поворачивается и идет обратно. В гостиной он останавливается.
Посредине стоит огромная до потолка елка. Из открытой двери столовой на нее падает свет, и от этого она кажется какой-то особенной на фоне темно-синих окон террасы. От дедушкиных тяжелых шагов вздрагивают квадратики паркета, а на елке позванивают в ответ колокольчики, покрытые серебряной пылью. А чего-чего только не навешано! Тома деловито осматривает еще раз все это великолепие. Больше всего ей нравится вот та плюшевая обезьянка с лиловым шариком в руках, и этот серебристо-алый огромный шар, и картонный ангел в ватной часовенке, и еще большое пряничное сердце и... и, наверно, внизу, на зеленом мху, закрывающем крест, остались еще умилительные боровички из медовых пряников и красные мухоморы с сахарными нашлепками. Тома молниеносно ныряет вниз и, зажав в кулаке боровичок, снова подставляет плечо под тяжелую дедушкину руку.
В библиотеке дед открывает ящик письменного стола и достает оттуда коробочку. В ней лежат разные памятки - даже Горик удостаивает ее любопытным взглядом - печатки, брелки, цепочки, ладанки, сломанные топазовые запонки, пуговицы из агата... и два тяжелых золотых перстня с каким то большим камнем, которые дедушка кладет на ладонь и задумчиво подбрасывает их на руке, от чего камни сыплют алые искры.
- Я хочу сделать тебе подарок, Тома... может быть, на следующее Рождество ... ты будешь уже без меня зажигать елку. Носи его, пока на цепочке... Это тот самый камень, про который говорится в сказке.
- Это александриты - они сине-зеленые днем и красные ночью и добываются на Урале, - говорит Горик.
- Да. В нашей семье они переходят от отца к сыну и, говорят, что приносят счастье... Сыновей у меня больше нет, я последний в роде. Осталась только ты, "княжна Том". А второй перстень тебе, Георгий. Но вы оба должны обещать, что никогда - слышите, никогда не будете снимать этого кольца.
- А почему ты сам не носишь, дедушка?
- Потому, что ... потому, что я уже знаю, что такое счастье, Тома... И старик смотрит поверх их голов в синее окно в переплет черно-белых сучьев, ласково и грустно улыбаясь чему-то, что видят только его усталые потухающие глаза ...
Час спустя в той же библиотеке, но уже без дедушки, разыгрался маленький скандал. Щеголеватый кадет, выведенный из себя "бестактными" вопросами девчонки, забыл, наконец, про свою взрослость и высунул ей язык.
- Ты не граф, а грррубиян - вспылила Тома, едва сдерживая свое возмущение.
- А ты совсем не княжна Тома, а просто... просто кудлатая матрешка!
Тома, сосредоточенно пыхтя, забралась на стоящую рядом лесенку и, очутившись таким образом, на одном уровне с лицом кадета, размахнулась и изо всей силы ударила его ладошкой по щеке.
- Что ты сделала. Тома?! - ахнула мама, появившись на пороге.
- Дала ему по моррррде, - свирепо вращая глазами, заявила басом "кудлатая матрешка".
Что же дальше было в сказке? Чем же прервано веселье? Почему затих блестящий королевский бальный зал? Почему в старинном замке в тот рождественский Сочельник не зажглась огнями елка и никто не танцевал? Белый рыцарь, принц веселый, не дождался поцелуя - подняла к нему принцесса побледневшее лицо:
- Я зажгу на елке свечи, если тот, кого люблю я, на своей руке покажет мне такое же кольцо!
С той поры по белу свету бродят рыцари Мафальды, собираясь на сочельник в старый замок каждый год... Эту сказку помнят звезды, знают северные скальды, но никто из них не знает, кто же перстень принесет...
Ах, княжна Тома, бедная княжна Тома!
Тоненькая худенькая фигурка плотно кутается в потертый зимний костюмчик с воротничком из бывшего енота. На бледном, слегка усталом насмешливом лице большие черные глаза. Тома быстро идет по улицам старого города, так же, как и все остальные фигуры людей, спешащих на работу - хотя, нет, не совсем так. Те не видят того, что подмечают черные, широко открытые, как будто бы удивленные глаза - ни мягкой сепии деревьев бульвара, на которые так картинно улегся полоской ваты снег, ни матовых переливов перламутрового неба, ни тысячи других, таких красивых, таких чудесных вещей!
В этом старом городе, на берегу моря, часто гуляет ветер и, пронесясь по широким бульварам, замирает в узких переулочках, у подножия высоких каменных кирок. Старый немец, хозяин Томы, поднимает на лоб очки в золотой оправе, перевязанные тесемочкой, и, вздыхая, говорит.
- Северо-западный ветер. На море опять шторм. Помоги Господи тем, кто в море сейчас думает о земле.
Тома уверена, что если бы он не был немцем, то обязательно перекрестился. Но он не крестится. Он только еще ласковее смотрит на {нее} и, ласково гладя по руке, замечает:
- Ну, принцессин Тамара. Нужно помнить о людях, но нельзя забывать, что наши куклы тоже живые.
Тома проходит под старинными сводами ворот, в толще которых построен целый дом, пробирается, придерживая рукой шляпу мимо портала церкви, мимо ратуши, со стрельчатыми готическими арками, мимо маленьких смешных домиков-лавчонок, как сказочные грибы. Снег плотно закутал их крыши и, кажется, что в светящемся окошечке должна появиться сейчас голова седобородого гнома.
Как хорошо, что ей не надо работать в каком-нибудь шикарном модном магазине в другой части города. В старом доме маленькая полутемная витрина. Она почти не отделяется от стены - но эту вывеску знает весь город, и все приходят сюда покупать маскарадные маски, резные статуэтки из дерева, и самые странные, красивые и фантастические куклы, какие могут только создать кропотливое усердие старика хозяина и ловкие пальчики Томы. Все покупатели с уважением относятся к Томе - может быть еще и потому, что хозяин никогда не величает ее иначе, чем "принцессин", и как бы в подтверждение этого, на руке у Томы блестит тяжелый старинный перстень. Дедушкин перстень с александритом - единственная Томина драгоценность.
- Я никогда не снимаю его, потому что это семейная реликвия - объясняет Тома молодому рыжеватому голландцу, что-то очень часто ставшему заходить покупать куклы. - Он должен принести мне счастье.
- О да, конечно, принцессин, конечно, - соглашается тот, не отрывая от нее глаз. - Этот камень - о! это совсем особенный камень.
- Мингер ван дёр Фост, кажется, очень интересуется куклами? - с лукавой улыбкой спрашивает ее старичок, хозяин. - Барон Зольц говорил мне, что он очень приличный молодой человек. Он приехал сюда по делам своей фирмы, и в Голландии у него крупное состояние ... Да, да, в жизни часто происходят разные вещи... такая молодая и хорошая девушка, как вы, из хорошей семьи - кто знает?..
- А я и знать ничего не хочу про вашего "ван дёр Хвоста"! - мрачно бубнит Тома, нанизывая на тоненькую иголочку бисерное ожерелье. - Пусть он мне сперва тюльпаны на льду вырастит, тогда я буду с ним разговаривать!
- Ах, принцессин, принцессин, какая вы смешная девушка!
Тома молчит. Тома думает о том, что сейчас вот, как раз в это время, мимо окна должен пройти высокий стройный господин с темными глазами. Он проходил уже несколько дней подряд, и каждый раз останавливался, чтобы посмотреть на разложенные в окне куклы. Может быть, он даже и не видит склонившейся над работой Томы. Но она зато разглядела его, как следует. Где она видела это лицо? Насмешливое, задорное, с острым, капризным и упрямым подбородком, с пренебрежительной улыбкой жесткого рта ...
И только когда он вошел и приподнял шляпу, с чарующей улыбкой обратившись к ней и попросив на ломаном немецком языке показать ему куклу, Тома едва удержалась от восхищенного крика, и от того, чтобы не броситься к нему на шею, к вящему удивлению старого немца и сидевшего, как всегда, у прилавка, мингера "ван дёр Хвоста". Горик! Ну, конечно, Георгий, какой-то ее троюродный кузен, щеголеватый кадет, которому дедушка подарил второе кольцо! С того Рождества она не видела его больше. Смутно припомнились бесчисленные истории, ходившие про его легендарную храбрость и скандальные любовные авантюры - позже, когда она подросла, мама иногда забывала о ее присутствии... Боже мой, Горик!
Но Тома не бросилась ему на шею. Она осталась стоять за прилавком и, доставая куклу, безотчетно повинуясь какому-то странному чувству, быстро сняла с руки александритовый перстень.
- Вот эту, сударь?
- Вы говорите по-русски?
- Ну, конечно. Ведь, я русская.
- Я так и думал.
- Почему?
- Вы слишком непохожи на других.
- Жаль. Стоящий вне толпы резче чувствует ветер. Но ведь и вы такой же.
Он быстро взглянул на нее. Тома не опустила глаз. Узнает или нет? Нет, не узнал, но улыбнулся, - так улыбаются мужчины, бросающие женщин после первого поцелуя. Он не узнал, и каждый раз, когда приходил в магазин посидеть, поболтать с хозяином на смешном языке, который считал немецким, и выбрать какую-нибудь безделушку, Тома, сразу же снимала с руки кольцо.
- Какое у вас красивое кольцо, граф ... александрит?
- Да, я никогда не расстаюсь с этим перстнем. Редкий по красоте камень. Любая женщина отдастся за него.
- Любая? А если у нее самой найдется такое же кольцо?
- О, это совершенно исключается. Я получил его мальчишкой от своего дальнего родственника. Семейная драгоценность, два уникума. Дубликат был подарен им своей внучке, и очень жаль, потому что девочка, наверно, давно уже потеряла его...
- А на обратной стороне выгравирован ваш девиз, вероятно?
- О, да.
- Можно спросить, какой именно?
Совсем по-прежнему мальчишеская, самоуверенная улыбка раздвигает тонкие губы.
- "Лови момент!"
- И вам не совестно?
- Нисколько. Разве это не правильно?
"Лови момент" ... Может быть, и она такой же "момент"? У Томы на языке всегда готов острый ответ, и это ему, очевидно нравится. Он охотно рассказывает о себе и однажды совсем просто предложил ей зайти к нему посмотреть одну старинную рукопись... Тома чуть-чуть удивленно приподняла брови, но согласилась.
Ах, какой это был чудесный вечер! У него нашлось много чудесных, красивых, редких вещей, и он вел себя, как настоящий джентльмен. С тех пор Тома была у него еще несколько раз. Теперь это казалось совершенно естественным, но не хотелось приглашать его к себе, в маленькую, бедную комнату.
- Граф, что вы делаете на Рождество?
- Сочельник проведу дома, один, а потом начну кутить. А что?
- Нет, просто, так... хотелось посидеть вместе с вами у елки.
- Так вот и великолепно. Встретим Сочельник у меня, хорошо? Он целует ей руку и заглядывает в глаза... - Значит, в сочельник.
- Принцессин Тамара, что вы будете делать на праздник?
- Буду сидеть дома, читать, пойду в театр...
- Вы разрешили бы... зайти к вам?
- О, мингер ван дёр Фост... я живу так скромно, что, право ...
- Я должен поговорить с вами, принцессин... Очень серьезно поговорить. Сделайте мне этот подарок!
Томе немножко жаль "ван дёр Хвоста". У него такой смущенный умоляющий вид. Значит, на Рождество она получит предложение. Бедняга! Он будет огорчен. Но что же делать, если у нее и поет и рвется душа - к другому?
Горик - эгоист, самовлюблен, самонадеян, скользит по поверхности, не задевая глубин, и больше всего ценит свое собственное удобство ... Он даже не ухаживает, а просто берет то, что ему плывет в руки. А плывет ему много ... и она тоже... Она? Тома возмущается, но только на минуту. Все равно... Неужели он не узнает ее, не увидит, не почувствует, не ответит - настоящим?
- Я влюблена, - улыбается Тома вышитым куклам.
- Я влюблена, - шепчет она, идя по улице и целуя снежинки, таящие на губах. - Я влюблена, старый город, слышишь? Я люблю его люблю, люблю!
- Принцессин Тамара, нам надо делать праздничную витрину. - Тома готова расцеловать своего старичка Миллера. Какой в этом году чудесный, красивый город! И белый праздничный снег, и легкий мороз, и предпраздничная суета, - все это вбирается в душу так остро и ярко, что на глазах выступают слезы. Ведь, и у нее будет праздник. У нее - с ним.
Из темного пыльного шкафа, стоящего в самом углу мастерской, вытаскиваются огромные картонки. Тома, стоя на коленях в окне, убирает его ватой и ветками. Посредине водружается маленькая елка с хрустальными сосульками, а кругом - стильные куклы в дорогих шелковых костюмах.
- Это мои лучшие куклы, принцессин. Я получил их в наследство еще от своего отца, а тот от деда. Они вынимаются из шкафа только раз в году - на Рождество. Эти куклы делал когда-то большой мастер.
Тома расставляет в витрине рыцарей, придворных дам, пажей и у самой елки - красавицу принцессу с золотой короной на голове. Она сделана из алебастра, раскрашена и кажется совсем живой.
- Но эти свечки на елке слишком маленькие, герр Миллер. Их нельзя будет зажечь.
- Нет, принцессин. Они и не должны зажигаться. Вы, наверно, никогда не слыхали сказки про принцессу Мафальду? Принцесса до тех пор не зажигает елки, пока рыцарь не принесет ей волшебного перстня.
Мафальда? Эту сказку рассказывал дедушка... В старой усадьбе, в огромной библиотеке с синими провалами окон... Почему на Рождество вместе со свечками зажигаются воспоминания? Ах нет, не надо об этом думать... Разве можно вспоминать, когда ждешь счастье?
На Томе надето платье из бледно палевого шелка, с вышивкой из темной бронзы и старого золота. Сколько усилий и трудов пришлось потратить, чтобы выглядеть нарядной в этот вечер! Кутаясь в короткий жакет, она идет быстро, потому что без калош мерзнут ноги в тоненьких туфельках. Только бы не расплескать, только бы не разлить эту радость, наполняющую душу!
В Сочельник, вечером улицы кажутся темными. Во всех домах уже зажигаются елки. Георгий, Георгий... Сегодня она не снимает перстня. Пусть он увидит его. Пусть узнает. Может быть... Но что может быть, она не решается договорить даже самой себе.
На елке самодельные картонажи, серебряный дождь и белые свечки.
- Какая вы нарядная сегодня, Тамара. Вам удивительно идут длинные платья. И вообще, вы сегодня какая-то другая. Я еще не могу найти, в чем именно это заключается.
- Вышьем за то, в чем это заключается, граф!
Тома волнуется. Когда же он скажет ей то, чего она ждет, - ласковое, сильные слова, от которых загорится сердце?
Горик долго смотрит на нее. Глаза становятся тяжелыми, властными. Наклоняется. Целует. Долго, очень долго. Тома лежит у него на коленях с запрокинутой головой. Неужели же так, без слова... Он целует настойчивее. Оторвавшись от его губ, видит скользящую, чуть пренебрежительную улыбку...
- Я... я хочу вам напомнить, граф, ваши же слова - "я ценю женщин, как папиросу" ... и отбрасываете окурок? Но я ценю себя больше.
Он чуть-чуть отодвигается. Немного раздосадован.
- Это зависит от вас ... я терпеть не могу принуждений...
И только, о Боже! Значит, все было напрасно. Значит... Она протягивает руку, чтобы взять со стола папиросу. Георгий с наблюдающей улыбкой предупредительно зажигает спичку. Тома опускает руку, и на безымянном пальце пурпуром загорается александрит.
- Что это у вас? Кольцо? Я не замечал раньше. Удивительно... Он внимательно вглядывается в перстень, переводит взгляд на свои руки, снова смотрит на нее.
- Скажите - откуда... откуда у вас этот александрит?
- От маленькой девочки, которую кадет Горик звал "кудлатой матрешкой".
- Княжна Тамара... Княжна Тома... Неужели это ты... Почему же вы мне ничего не говорили до сих пор? Я никогда не думал...
- Зато я думала, Горик... нет, нет, теперь мне пора домой. Я зайду еще как-нибудь ... потом.
- Я вас не отпущу. Оставайтесь и рассказывайте... ведь, мы не виделись - лет двадцать по крайней мере. Не каждый же день можно встретить родственников! Вы наверно забыли уже, что мы кузены?
Он лукаво улыбается и прибавляет:
- И потом мы еще не зажгли елки...
- Елка, которая не зажигалась... - беззвучно повторяет Тома. Она небрежно, не глядя в зеркало, надевает шляпу и жакет, и протягивает руку.
- Прощайте... Георгий. Мне надо идти.
- Как хотите... - недовольно говорит он и провожает ее только до дверей.
Тома медленно, - ей некуда торопиться, - идет по темным улочкам старого города. Кое-где в домах видны еще отгорающие елки, слышна музыка. Ночные сторожа топают в подъездах. На улицах - ни души. Идет мелкий, легко поддуваемый ветром снег. Тома идет осторожно и медленно. Она очень устала. Не хочется думать. Значит, это все.
Счастье создается из пустяков - счастье разбивается пустяками… что же, собственно случилось? Ничего особенного.
Но она знает - знает слишком ясно, чтобы можно было обмануть себя - ничего не могло быть уже потому, что ничего и не было. Легкая маленькая интрижка, пустяковый роман. Без единого ласкового слова, просто, небрежно улыбнуться, взять, и улыбнуться снова... и это вся ее тоска, по любви, по большому, безумному счастью!
Тома, сжав губы, останавливается перед витриной с куклами, и, вынув из сумочки ключ, открывает дверь. В витрине, около наряженной елки, принцесса Мафальда ждет, когда принц принесет ей кольцо с волшебным камнем - с камнем, который нельзя подделать, так же, как нельзя подделать сердца и нельзя выдумать счастья, если оно не пришло!
Тают белые снежинки, опускаются на землю, обволакивают замок в легкий призрачный покров... В старом замке тихо, тихо... в коридорах стража дремлет, и покой их не нарушен дерзким гулом голосов. В коридорах темных замка бродит бледная принцесса, с завороженной улыбкой смотрит в даль, в глухой тоске... Может быть, из древней чащи настороженного леса на коне к ней мчится рыцарь, рыцарь с перстнем на руке? И нарушив приказанье, легкой птицей по ступеням, поднялась в покои башни - к чародею-королю:
- О, отец, тебя прошу я, умоляю на коленях - дай мне счастье - ты волшебник - дай того, кого люблю!
Но колдун лишь улыбнулся, покачавши головою:
- Нет, Мафальда... все, что знаю, все, что здесь я берегу, я могу отдать за сердце настоящее, живое, по нельзя придумать сердца - счастья дать я не могу! В этом камне бьется сердце, этот камень - настоящий... Ты сама избрала жребий, и запомни навсегда: если твой любимый рыцарь не отдаст всего за счастье, то твоя, Мафальда, елка не зажжется никогда.
Руки белые принцессы - крылья падающей птицы...
Чу?! ведь это рог призывный пред воротами звенит? И из белой чащи леса выезжает белый рыцарь, в коридорах замка будит эхо звонкий стук копыт. Подъезжает... входит в замок... Тает снег на белых латах.
-- Прикажи, принцесса, чтобы, как уже случилось встарь, был бы позван в старый замок приходивший раз когда-то к королю в Сочельник ночью старый мастер золотарь.
В коридорах замка снова звонкий гул и звоны песен:
- Белый рыцарь у порога!
- Белый рыцарь в зале ждет!
- Он нашел волшебный камень!
- Он нашел волшебный перстень!
- Тот, кого принцесса любит...
- Тот, кто счастье принесет...
У застывшей елки в зале собрались пажи и слуги, все придворные и дамы и столпились у дверей:
- Как бледна, - дрожит принцесса...
- Что-то будет? Что-то будет?
Сам король спустился с башни... сам великий чародей! На коленях пред принцессой, белый рыцарь снял забрало:
- Много лет я шел, принцесса, обойдя кругом весь свет, - только тот чудесный перстень, про который ты сказала, не нашел я, потому что на земле такого нет. Я прошел леса и горы, через стужу и туманы, чтоб тебе, принцесса, радость - счастье в замок принести. Южный ветер гнал мой парус по морям и океанам - но волшебный этот камень я не мог нигде найти. В этом камне жизнь и счастье, в этом камне мрак и холод - искра пламенная сердца - боль и горечь - сердца гарь... Пусть же снова повторится то, что было, - пусть свой молот поднимает в старой башне тот же самый золотарь! Чтобы дать тебе, принцесса, сердце в камне настоящем, чтоб зажглись огни у елки - загорелось пламя свеч - все тебе отдам, Мафальда, за твое, принцесса, счастье, куй, колдун, кольцо второе, - вот король, тебе мой меч!
На ресницах у Мафальды две слезинки задрожали ... Замер старый замок в страхе от безумных, страстных слов ...
Вдруг, - о чудо, - свечи елки загорелись, заблистали от звезды, упавшей с неба мириадом огоньков...
На праздниках, встречаясь с знакомыми, Георгий рассказывал им удивительную историю - как он нашел свою кузину и узнал ее по такому же кольцу, какое сам носит на руке... И только, когда прошли святки, стало немножко неловко... Почему она не приходила до сих пор? Впрочем, ведь и его не было дома... Милая, славная девушка ... В ней есть что-то настоящее - может быть то, что ему до сих пор не приходило в голову искать? Впрочем, теперь он слишком устал для поисков - к чему? "Докуренная папироса?" Ну, нет, он еще не докурил ее и, вспомнив это сравнение, он невольно улыбнулся.
- Где же Тамара?
Старичок немец торопливо пожал ему руку, сдвинул на лоб очки, и обрадовавшись, что может наконец излить душу, стал рассказывать, смешно пересыпая русские слова немецкими.
- О, нет, принцессин Тамара не служит больше в его магазине. Он очень, очень рад за нее. Она теперь будет тем, кем и должна быть настоящая русская принцессин - богатой, счастливой женщиной. Принцессин Тамара вышла замуж за молодого голландца, который бывал у них в магазине. Она так и сказала, ему, старому Миллеру:
- Теперь, герр Миллер, я сделаю три вещи: во-первых, выкрашусь в рыжий цвет, потому что мой жених тоже рыжий, и еще потому, что это самая большая глупость, какую я могу сделать. Во вторых, я выхожу замуж за вашего мингера ван дёр Хвоста и уеду с ним в Голландию. А в третьих, я сделаю вам подарок - вернее не вам, а той принцессе, которая не зажигает под Рождество елки в вашей витрине.
Старик любовно погладил шелковую юбку улыбавшейся куклы. На тонкой руке, в виде запястья синевато-зеленым омутом тускло мерцало старинное кольцо ...
- Принцессин Тамара - такая смешная девушка! Вы знаете, она пришла сюда ночью, в Сочельник и зажгла в витрине елку... Подумайте! Елку принцессы Мафальды! Она пришла вчера проститься и сняла с руки кольцо, такое дорогое кольцо! Мне показалось даже, что она плакала, но когда принцессин волнуется, она говорит таким смешным басом, как большой мужик:
- Этого ван деррр Хвост не получит. Нет!
- А вам, сударь, она просила передать только вот эту записку. Георгий взял в руки листок.
Так проходит мимо счастье...
Вот и все.
Как это просто!
Никому не нужно сказок... в сказке - сердце, в сердце - грусть. Я сегодня стану рыжей и уеду с ван дёр Хвостом в льду выращивать тюльпаны...
И, конечно, не вернусь ...
Может быть, так было лучше: я не знаю, мой любимый, но с последней лаской сердца посылаю свой привет - снегу белому и елке - той, которой не зажгли вы -- потому что это сказка - потому что сказки нет.
1935 г. Рига.
-
-
11.03.2009 в 00:31-
-
11.03.2009 в 10:28-
-
12.03.2009 в 22:33-
-
12.03.2009 в 22:46*смущается*
Почему же ты раньше меня так не называла?..