Оська
В этом странном королевстве жили рыцари и маги, шут, принцесса, принц прекрасный, и премудрый Звездочет; в этом странном королевстве из картона и бумаги все рядились в шелк и бархат каждый вечер, всякий год. В этом бедном королевстве солнца вовсе не видали: иногда светили звезды (сквозь чердачное окно), но зато в нем каждый вечер сотни сказок оживали, и расказывалось людям про минувшее давно. Звездочет читал по звездам; смело рыцари сражались, и, сидя верхом на троне, заливался смехом шут; а прекрасный принц с принцессой тосковали и влюблялись, со слезами и улыбкой -- как и в жизни, так и тут.
В королевстве было много позолоты, стройных башен из картона и бумаги, теплых ватных облаков; и, конечно, не найти бы ни чудеснее, ни краше восковой его принцессы и изысканных шелков!
Королевством этим правил маг один с улыбкой мудрой: изо всех живущих только он один лишь вправду знал, как нужны нам в жизни сказки, и как в сердце бьется чудо, когда вдруг затихнет, сказкой очарован, темный зал.
Так из года в год случалось каждый день - нет: каждый вечер, когда в темном пыльном зале разом тухли все огни...
А когда на люстрах снова зажигались ярко свечи, то за сценой, в пыльном хламе, оставались все одни. В королевстве этом бедном разом рушились все башни, в ящик падал шут усталый, зацепившийся за край; забывал о клятве рыцарь, и в тоске своей всегдашней зябко куталась принцесса в побледневший горностай. А в окне светились звезды и мерцали дальним светом в полумраке королевства с его скованной мечтой. И читал по синим звездам Звездочет при свете этом, на веревочке качаясь, и качая головой ...
Только раз в году, в Сочельник - белый снег и синий вечер... только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег - в королевстве бедных кукол зажигались ярко свечи, хотя их тогда не видел ни единый человек...Господи, из самой тёмной щели будет виден свет Твоей звезды... Господи, в туманы и метели все равно пойдут Твои волхвы... И когда неслышными шагами медленно приходит Рождество, ёлки разноцветными огнями будут славословить торжество. И в смятенных, одиноких душах вспыхнет вновь неизгладимый свет: мы должны в Сочельник сказку слушать, даже если... если сказки нет! Но в Сочельник, в синий снежный вечер, сказки будут - им нельзя не быть: ведь для них мы зажигаем свечи, и без них мы не могли бы жить. В самых горьких, в самых серых буднях множество рассыпано чудес: и они понятны станут людям, если свет в их душах не исчез. Потому что - как метель ни злится, как сердец ни застилает мгла – где-то, в уголочке, сохранится крохотный обрывочек тепла. И в Сочельник, ласковый и хвойный, как бы трудно ни было нам жить - самое мы вспомним дорогое, будем мы молиться и любить: тех, кто соберется в этот вечер, - тех, кого не будет среди нас; и когда зажгутся эти свечи - вспомни, Боже, и помилуй нас! Дай нам сказку в этот вечер, Боже, звёздный свет Свой в души зарони: нас и тех, кто нам себя дороже, Господи, спаси и сохрани!
... Буквы выцвели, и трудно читать эту рукопись на машинке, на плохой бумаге, ставшей серой из голубой. Но у многих вещей бывает своя история.
Мы задыхались тогда, в декабре 1940 года в Риге, но ещё не были задушены большевиками совсем. Массовые депортации начались только в июне следующего года - тогда шли только аресты ... Город шептался, придавленный страхом, и так трудно было освоиться с мыслью, что прежняя - и хорошая, и плохая, но свободная жизнь, вот без этого страха, с огнями, с улыбками - кончилась, нет её больше и - не будет: Может кончиться сегодня ночью...
Но ещё не сдавались - совсем. Правительство "отменило" Рождество, а рабочие заявили просто, что в "Зиемас светки" (зимний праздник) на работу не выйдут: "всех не арестуют". Отвоевали Рождество - ценой многих арестов после нового года...
... тех, кто соберется в этот вечер; тех, кого не будет среди нас...
Я писала эту сказку по традиции, для читателей уже закрытого журнала, чьи адреса случайно сохранились дома. Это было очень слабой попыткой создать рождественское настроение: копии на машинке, с нарисованной чернилами свечкой в заголовке, разосланные кому-то наугад: может быть, их уже нет? Может быть, им это и ненужно? А может быть, - просто не успею, и сегодня ночью придут за мной?
... Несколько лет спустя, в одном из лагерей дипи в Германии нашла одну такую копию: вывез кто-то. У меня не сохранилось ни одной, и мне отдали её.
Вот поэтому и переписываю рукопись - история которой ещё не закончена: В этом странном королевстве жили рыцари и маги, шут, принцесса, принц прекрасный, и премудрый Звездочет; в этом странном королевстве из картона и бумаги все рядились в шелк и бархат каждый вечер, всякий год. В этом бедном королевстве солнца вовсе не видали: иногда светили звезды (сквозь чердачное окно), но зато в нем каждый вечер сотни сказок оживали, и расказывалось людям про минувшее давно. Звездочет читал по звездам; смело рыцари сражались, и, сидя верхом на троне, заливался смехом шут; а прекрасный принц с принцессой тосковали и влюблялись, со слезами и улыбкой -- как и в жизни, так и тут.
В королевстве было много позолоты, стройных башен из картона и бумаги, теплых ватных облаков; и, конечно, не найти бы ни чудеснее, ни краше восковой его принцессы и изысканных шелков!
Королевством этим правил маг один с улыбкой мудрой: изо всех живущих только он один лишь вправду знал, как нужны нам в жизни сказки, и как в сердце бьется чудо, когда вдруг затихнет, сказкой очарован, темный зал.
Так из года в год случалось каждый день - нет: каждый вечер, когда в темном пыльном зале разом тухли все огни...
А когда на люстрах снова зажигались ярко свечи, то за сценой, в пыльном хламе, оставались все одни. В королевстве этом бедном разом рушились все башни, в ящик падал шут усталый, зацепившийся за край; забывал о клятве рыцарь, и в тоске своей всегдашней зябко куталась принцесса в побледневший горностай. А в окне светились звезды и мерцали дальним светом в полумраке королевства с его скованной мечтой. И читал по синим звездам Звездочет при свете этом, на веревочке качаясь, и качая головой ...
Только раз в году, в Сочельник - белый снег и синий вечер... только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег - в королевстве бедных кукол зажигались ярко свечи, хотя их тогда не видел ни единый человек...
В Сочельник прошлого года в ящике лежало праздничное письмо - в сиреневом конверте: большое, теплое письмо, написанное старательными, хотя и неуклюжими стихами - благодарность за сказки. Изредка я получала такие письма, и каждый раз это была большая радость: вот, взяла кусочек сердца и послала его на ветер, и это найдено, принято, и за него благодарят улыбкой. Значит, не напрасно и я улыбалась в даль, в снег, в туман.
В доме уже убиралась елка, пахло пряниками, цветами, всюду лежали пакеты: письмо я тоже положила под елку - это мне подарок. А, может быть, незнакомый автор решится еще на один шаг и придет сегодня вечером на "королевский пирог", будет тем случайным, незванным и радостным гостем, которого я всегда жду? Бывало же так иногда... но на этот раз гостя не было. Жаль.
На святках ко мне зашел один хулиганистый, но в сущности не такой уж плохой мальчишка.
- Мама у вас?
Нет, ее не было, но я могла себе представить, что она теперь делает: в маленькой квартирке убраны стельки и припасы, ножницы и картон. Швейная машина стоит в углу, прикрытая поредевшей вышивкой. На столе - много бутылок, а за столом - разные люди, как сваленные в ящик фигурки. Пьют, читают надрывными голосами стихи, поют и играют на гитаре.
Я знала, что маленький хулиган будет неодобрительно поглядывать на мать - маленькую женщину с льняными, как у куколки, волосами. Она будет трогательно нарядна в не раз перешитом шелковом платьице, и тоже будет петь, читать стихи, а потом целоваться или плакать. Мне было и жаль ее и немного противно.
Насмешливый и умный английский философ Чарльз Деф говорит, что совершенно неважно, во что верит человек: в правду, фикцию или ложь, лишь бы верил, что это действительно правда. Впрочем, и до него об этом говорили многие... Я не могу просить верить всему тому, что я говорю, но мне хочется сказать только, что я видела много сказок, и то, - что рассказываю, - только малая доля из них.
В эти холодные и ясные дни Рождества прошлого года, когда на площадях горели еще рождественские елки, я поехала в тихий провинциальный городок. Подрагивающий вагон, оранжевые огоньки на снегу, маленькие домики в сугробных полях - и снова вокзал, снова елка, извозчики с косматыми лошаденками в сосульках на хвостах и гривах -- и пятьдесят сантимов в любой конец города -- раздолье, да еще с колокольчиками!
Хорошо приехать куда нибудь с подарками, с разноцветными кусочками мечты в сердце. Так хорошо, что плакать хочется, - хотелось почему то.
Вы помните, какой холодной была зима, тридцать девятого года? Уже началась война. Замерзли все сады, замерзло море... да, тогда можно было пройти в Швецию пешком.
Удивительно тепло было в этой квартирке, - впрочем, хозяин ее сам топил школу - и все время бегал вниз, к котлам, чтобы подбросить оставшийся уголь и мохнатые кряжи дров. Я пошла с ним тоже.
- А у меня для тебя сюрприз приготовлен, - сказал вдруг он и раскрыл сбоку незаметную дверку в длинный узкий чуланчик с проходившей по нему у стены широкой трубой. На трубе, прижавшись к стенке, свесив длинные ноги, вытянув вдоль тела руки с костяными пальцами, сидело штук двадцать кукол - большие марионетки с колечками на руках и спине, а внизу валялись спутанные обрывки веревок, блоки, еще какие то кольца и лежало громадное чудовище.
Хозяин давно уже пересмотрел топки и ушел наверх, а я все еще сидела в чуланчике, осторожно прикрыв дверь, и смотрела на кукол. Чудовище было сделано из старого корсета, вымазанного коричневой краской. У него были паучьи лапы, а глаза из жестяных круглых коробок.
Парень - простак в длинных узких туфлях с загнутыми носками;
принцесса в вишневом шелковом платье и коронкой на голове, один край которой оторвался и спускался сзади на косу; рыцарь в загнутом шлеме из серого картона; старик с седой бородой, в колпаке и мантии, усыпанной звездами; восточный король в зеленых штанах и тюрбане и король просто, усеянный золотыми бусами и блестками и с удивительными глазами. Они не смотрели безжизненно, как у остальных, а блестели, переливались, вспыхивали золотистыми искорками. Да, тут были все мои короли и принцессы, рыцари и звездочеты. Я написала про них много сказок.
В этот мой благословенный вечер собрались ко мне мои друзья: все, которых я очеловечил - вызвав в жизнь из небытия...
Я сказала это совсем тихонько, но чей то голос повторил слова эхом. Откуда эхо в низком чуланчике под лестницей?
- Это не мои стихи, а Гумилева, - извинилась я.
- Мы знаем стихи Гумилева, - ответил голос.
- Значить, вы знаете больше остальных, - я расхрабрилась, хотя немного странно разговаривать с невидимкой.
- А помните, как дальше? - сказала вдруг принцесса: - "... заливались вышитые птицы, а дракон плясал уже без сил. Даже Будда начал шевелиться, и понюхать розу попросил..." у вас нет роз?
Чтобы я отдала сейчас, чтоб поднести ей розы! И ничего с собой нет, ничего... А мой сын еще говорит, что я умею волшебить! Но ...
На полу у моих ног что то блестело. Я быстро подняла: маленький, тяжелый комочек. Он холодно лег в ладонь, и я не успела его сразу спрятать.
- Это не роза - грустно покачала головой принцесса. - Это пуля, выпущенная из револьвера. Она сплющилась. Возьмите ее на память. Может быть - она сохранит от другой.
- И даже наверно - важно сказал Звездочет, и осторожно спустившись с трубы, подошел ко мне. Остальные марионетки зашевелились тоже. Они уселись вокруг меня, странно позванивая колечками. Глаза из бусинок и медных гвоздиков, вышитые и нарисованные, смотрели на меня печально и в упор.
- Вы сказали однажды, что "в Сочельник правят сказки самый праздничный свой бал", - продолжал Звездочет. У каждого человека есть право на этот вечер, во принадлежит ему одному. И вот мы, как ваши персонажи, вылезаем из ящиков, спускаемся с подмостков, и пытаемся жить.
- И должна вам сказать, что из этого ничего не выходит. -- Принцесса заплела кончик косы и отбросила ее за спину. - Среди настоящих людей я остаюсь той же марионеточной шелковой принцессой с красивыми, но слабыми руками, в которых ничего не могу удержать.
- А я - картонным рыцарем на ватных ногах. Я не могу совершить даже самого маленького подвига.
- А я - королем, у которого нет королевства.
- А я - звездочетом, ничего не видящим в жизни. Я умею читать по звездам и старым книгам, но не умею поджарить картошки и вечно попадаю в лужи.
- А я не умею смеяться с людьми. Им скучно, а мне хочется плакать.
- Ая... ая...
Они жаловались все, с укоризной смотря на меня, и были правы. Сказки - как елочные игрушки: очень красивы, и блестят, но бесполезны. Правда, они приносят много радости, но - разве этого достаточно для жизни?
- "Все мы - плохие актеры в театре Господа Бога". Это тоже сказал ваш Гумилев. И люди почему то воображают себя марионетками, и думают, что их кто то дергает за веревочки, а они сами ничего не могут сделать. Пожалуй, и нам следовало бы примириться со своей участью. Но, видите ли, мы этого не хотим. В одной из ваших сказок был бунт снежинок. А в нашем королевстве тоже бунт - картонных кукол. Но вы не боитесь нас, конечно. Мы знаем все ваши сказки. Некоторые даже ставились у нас на сцене. О, для этого они прекрасно подходят...
Они говорили все разом, наперебой, этот ужасный круг грустных фигурок, как обезьянки, умирающие от чахотки. Мне было стыдно и больно. Я чувствовала себя глубоко виноватой, и надо было оправдаться.
- Простите. Но ведь сказки давали другим улыбку. Разве это совсем ничего не значит?
- Этого мало. Покажите людям, что сказки везде. Покажите им, как прекрасна жизнь, не смотря ни на что, и безо всяких розовых очков. Конечно, мы умеем волшебить, и сделали такие глаза - нашему королю, чтобы...
- Я отдал ему всю свою силу - сказал твердо рыцарь. - Теперь я навсегда останусь ватным.
- А я отдал мудрость, и больше ничего не прочту по звездам.
- А я отдала свое сердце.
Это, конечно, сказала принцесса, и по тому, как она взглянула на короля, я поняла, что это действительно так.
- Ваш король должен быть очень счастлив - начала я немного неуверенно.
- О нет. Этого мало. Он тоже марионетка. Только глаза живые - видите? У нас у всех бусинки, даже у принцессы, хотя ей полагались бы звезды - а у него - из настоящего камня, с золотыми искорками. Их много, и они не могут исчезнуть. Это сердолик.
- Что же я могу сделать для вашего короля? Я с грустью подумала, что если бы он пришел ко мне в Сочельник, и получил кусок королевского пирога, то, может быть ...
- Возьмите его глаза - сказали куклы хором. - Мы умрем сегодня. Не надо плакать. Мы знаем, что вы хотели бы сделать. Вы хотите взять нас всех, и рассадить у себя на диване. Но нас много, мы большие и неудобные. В вашей комнате будет пыль и беспорядок, ваш сын будет приставать, чтобы вы нас починили и устроили ему театр. А потом мы будем валяться где нибудь в сарае. Это жизнь, и ничего не поделаешь. Но мы не хотим быть больше марионетками. Только глаза короля - не должны исчезнуть. Возьмите их.
- Я знаю, что тебе больно, но так и надо! - угрожающе захрипело вдруг чудовище, поднимаясь на лапах. Я больше всего боюсь пауков - а оно ползло на меня, шевеля раскоряками и смотрело выпученными жестяными глазищами. В них шевелилось много скверных мыслей - и я узнала много своих.
-- Ну?!
Я только успела поднести руку к лицу короля - как они скатились, и лежали уже на ладони - два золотисто-коричневых камня.
- Спасибо - прошептали куклы, и этот шёпот смешался с пылью, осевшей на их лица. Они съежились, втянули плечи, уронили руки.
- Уходите, - прошептал рыцарь. - Скажите людям, что надо сражаться не с ветряными мельницами, а с буднями.
- Скажите им, что звезды прекрасны. Если смотреть на них, то становишься совсем маленьким, и забываешь о многом ненужном.
- Скажите, что каждый должен создавать себе королевство. Стройные башни строятся из крохотных кирпичиков, а с них видно далеко - сказал ослепленный король.
- Скажите им, что если очень тяжело, то надо кому нибудь улыбнуться, и от этого станет легче - и самому, и другим.
- Скажите им, чтобы они любили - прошептала принцесса. - И уходите, теперь, уходите. "Поверь, что конец всегда однозвучен, никому не понятен, и торжественно прост..."
Щелкнул выключатель, и в чуланчике стало темно. Слышался только легкий шорох. В темноте, уже невидимые, эти старые облезлые куклы с ватными руками и стойким сердцем приготовлялись умирать - совсем просто, и с такой же верой, с какой они играли на своей сказочной сцене. Шёпот тихо прослаивался в темноте, будто слегка колебался, кружась в воздухе - легко, чуть слышно, и все тише - пока не замолк совсем.
*
- Мама под лестницей в чулане куклы большие настоящие марионетки с веревочками и блоки тоже есть мы их возьмем себе они из старого театра и никому не нужны а ты мне поможешь и дашь простыни и зашьешь где вываливаются и я запихаю их в мешок и сдадим в багаж потому что в вагон не пустят.
Мой сын сказал это единым духом, опасаясь возражений и так же непоследовательно - как говорят иногда и взрослые. Это было на следующий день, в морозное, яркое утро, когда мы все поздравили друг друга с новым годом, и загадывали, что мы хотим, чтобы с нами было - помните, сколько у нас было тогда желаний?
- Я так и думал, что захочешь устроить из маминого дома сарай - пробасил хозяин. - Но, если хочешь, то бери, только с одним условием: самому тащить на вокзал.
Он нагнулся ко мне и прошептал:
- Не бойся, я тебя спас. Бросил их вчера в топку.
Он знал лень моего сына. Но я вспомнила тихий шёпот в чулане.
Они действительно умерли.
Когда я вернулась домой и перечла письмо в сиреневом конверте - мне хотелось немного оправдаться в собственных глазах, - то заметила в нем знакомую ошибку. Эту ошибку я видела однажды - ее сделала худенькая женщина с льняными волосами, ломавшая себе руки над стельками и певшая за столом с грязной посудой.
Мне сказали потом, что она умерла под новый год, в больнице. А молодой хулиган пришел с ввалившимися глазами, и смущенно улыбнулся, заметив на моем столе письмо.
- Вы знаете, от кого оно прислано?
Да, теперь я знала.
*
В этом пыльном королевстве жили рыцари и маги, этим странным королевством правил очень мудрый маг: и ему известно было, что не только на бумаге, но и в жизни нашей сказки озаряют пыль и мрак. И ему известно было, что из самой темной бездны человек восходит к звездам, презирая страх и боль; что мечтанья и молитвы поднимают к далям звездным, и что станет человеком даже кукольный король. Так он правил королевством в тишине, с улыбкой мудрой: но ему известно было и начало, и конец. Если встанут против хлама, против пыли даже куклы, - что же будет, если сказка станет явью всех сердец?!
В этом странном королевстве жили рыцари и маги, и на самой старой башне очень мудрый Звездочет: он скрипел пером гусиным по пергаментной бумаге, и записывал, что было и что будет каждый год. В королевстве этих сказок никогда не гасло солнце, никогда не меркли звезды, никогда не лилась кровь: там жила в высокой башне золотая чудо-птица, птица, с крыльями, как пламя, а по имени -- Любовь.
"
Перед самым концом -- совсем краткое! -- еще послесловие, чтобы кончить историю: когда я писала эту сказку, и посылала ее, в моей сумочке лежала завернутая в бумажку сплющенная пулька: авось, отведет другую. А два узких кабошона, продетые в золотую цепочку, я носила на руке, как браслет, на счастье. Глаза короля.
Я их отдала потом -- человеку, спасшему меня от НКВД -- не как плату: он знал их историю. Может быть, они тоже принесли ему счастье - не знаю.
Мне - принесли. Я научилась видеть многое.
Рождество - это тихий вечер, тихий праздник в сердцах людей. Зажигайте на елке свечи, пусть побольше будет огней! Пусть засветит во мгле туманной золотой огневой маяк: в жизни нашей многое странно, только сердце - великий маг. Только сердцем мы все измерим, и поймем, что всего нужней: только сердцем мы можем верить, только сердцем - любить людей.
Когда ночь, как замерзшая птица, на глубоком снегу лежит; когда в окна норд-ост стучится, - пусть на елке свеча горит. И для тех, кто вокруг собрался, - чтобы дом стал для них теплей; и для тех, кто уйдя, расстался, - чтобы путь стал для них видней; и для тех, кому в ярком свете, в свежей хвое - волна чудес; и для тех кто уже не дети, и давно не верит в принцесс.
Всем нам, Боже, усталым людям, дай свечу от Твоих огней: этот вечер сказочным будет, чтобы сказки стали слышней; чтоб повсюду в сердцах тревожных рассыпали они огни...
Дай нам в сказку поверить, Боже, и помилуй, и сохрани!
1940. Рига
В королевстве было много позолоты, стройных башен из картона и бумаги, теплых ватных облаков; и, конечно, не найти бы ни чудеснее, ни краше восковой его принцессы и изысканных шелков!
Королевством этим правил маг один с улыбкой мудрой: изо всех живущих только он один лишь вправду знал, как нужны нам в жизни сказки, и как в сердце бьется чудо, когда вдруг затихнет, сказкой очарован, темный зал.
Так из года в год случалось каждый день - нет: каждый вечер, когда в темном пыльном зале разом тухли все огни...
А когда на люстрах снова зажигались ярко свечи, то за сценой, в пыльном хламе, оставались все одни. В королевстве этом бедном разом рушились все башни, в ящик падал шут усталый, зацепившийся за край; забывал о клятве рыцарь, и в тоске своей всегдашней зябко куталась принцесса в побледневший горностай. А в окне светились звезды и мерцали дальним светом в полумраке королевства с его скованной мечтой. И читал по синим звездам Звездочет при свете этом, на веревочке качаясь, и качая головой ...
Только раз в году, в Сочельник - белый снег и синий вечер... только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег - в королевстве бедных кукол зажигались ярко свечи, хотя их тогда не видел ни единый человек...Господи, из самой тёмной щели будет виден свет Твоей звезды... Господи, в туманы и метели все равно пойдут Твои волхвы... И когда неслышными шагами медленно приходит Рождество, ёлки разноцветными огнями будут славословить торжество. И в смятенных, одиноких душах вспыхнет вновь неизгладимый свет: мы должны в Сочельник сказку слушать, даже если... если сказки нет! Но в Сочельник, в синий снежный вечер, сказки будут - им нельзя не быть: ведь для них мы зажигаем свечи, и без них мы не могли бы жить. В самых горьких, в самых серых буднях множество рассыпано чудес: и они понятны станут людям, если свет в их душах не исчез. Потому что - как метель ни злится, как сердец ни застилает мгла – где-то, в уголочке, сохранится крохотный обрывочек тепла. И в Сочельник, ласковый и хвойный, как бы трудно ни было нам жить - самое мы вспомним дорогое, будем мы молиться и любить: тех, кто соберется в этот вечер, - тех, кого не будет среди нас; и когда зажгутся эти свечи - вспомни, Боже, и помилуй нас! Дай нам сказку в этот вечер, Боже, звёздный свет Свой в души зарони: нас и тех, кто нам себя дороже, Господи, спаси и сохрани!
... Буквы выцвели, и трудно читать эту рукопись на машинке, на плохой бумаге, ставшей серой из голубой. Но у многих вещей бывает своя история.
Мы задыхались тогда, в декабре 1940 года в Риге, но ещё не были задушены большевиками совсем. Массовые депортации начались только в июне следующего года - тогда шли только аресты ... Город шептался, придавленный страхом, и так трудно было освоиться с мыслью, что прежняя - и хорошая, и плохая, но свободная жизнь, вот без этого страха, с огнями, с улыбками - кончилась, нет её больше и - не будет: Может кончиться сегодня ночью...
Но ещё не сдавались - совсем. Правительство "отменило" Рождество, а рабочие заявили просто, что в "Зиемас светки" (зимний праздник) на работу не выйдут: "всех не арестуют". Отвоевали Рождество - ценой многих арестов после нового года...
... тех, кто соберется в этот вечер; тех, кого не будет среди нас...
Я писала эту сказку по традиции, для читателей уже закрытого журнала, чьи адреса случайно сохранились дома. Это было очень слабой попыткой создать рождественское настроение: копии на машинке, с нарисованной чернилами свечкой в заголовке, разосланные кому-то наугад: может быть, их уже нет? Может быть, им это и ненужно? А может быть, - просто не успею, и сегодня ночью придут за мной?
... Несколько лет спустя, в одном из лагерей дипи в Германии нашла одну такую копию: вывез кто-то. У меня не сохранилось ни одной, и мне отдали её.
Вот поэтому и переписываю рукопись - история которой ещё не закончена: В этом странном королевстве жили рыцари и маги, шут, принцесса, принц прекрасный, и премудрый Звездочет; в этом странном королевстве из картона и бумаги все рядились в шелк и бархат каждый вечер, всякий год. В этом бедном королевстве солнца вовсе не видали: иногда светили звезды (сквозь чердачное окно), но зато в нем каждый вечер сотни сказок оживали, и расказывалось людям про минувшее давно. Звездочет читал по звездам; смело рыцари сражались, и, сидя верхом на троне, заливался смехом шут; а прекрасный принц с принцессой тосковали и влюблялись, со слезами и улыбкой -- как и в жизни, так и тут.
В королевстве было много позолоты, стройных башен из картона и бумаги, теплых ватных облаков; и, конечно, не найти бы ни чудеснее, ни краше восковой его принцессы и изысканных шелков!
Королевством этим правил маг один с улыбкой мудрой: изо всех живущих только он один лишь вправду знал, как нужны нам в жизни сказки, и как в сердце бьется чудо, когда вдруг затихнет, сказкой очарован, темный зал.
Так из года в год случалось каждый день - нет: каждый вечер, когда в темном пыльном зале разом тухли все огни...
А когда на люстрах снова зажигались ярко свечи, то за сценой, в пыльном хламе, оставались все одни. В королевстве этом бедном разом рушились все башни, в ящик падал шут усталый, зацепившийся за край; забывал о клятве рыцарь, и в тоске своей всегдашней зябко куталась принцесса в побледневший горностай. А в окне светились звезды и мерцали дальним светом в полумраке королевства с его скованной мечтой. И читал по синим звездам Звездочет при свете этом, на веревочке качаясь, и качая головой ...
Только раз в году, в Сочельник - белый снег и синий вечер... только раз в году, в Сочельник, когда тает в сердце снег - в королевстве бедных кукол зажигались ярко свечи, хотя их тогда не видел ни единый человек...
В Сочельник прошлого года в ящике лежало праздничное письмо - в сиреневом конверте: большое, теплое письмо, написанное старательными, хотя и неуклюжими стихами - благодарность за сказки. Изредка я получала такие письма, и каждый раз это была большая радость: вот, взяла кусочек сердца и послала его на ветер, и это найдено, принято, и за него благодарят улыбкой. Значит, не напрасно и я улыбалась в даль, в снег, в туман.
В доме уже убиралась елка, пахло пряниками, цветами, всюду лежали пакеты: письмо я тоже положила под елку - это мне подарок. А, может быть, незнакомый автор решится еще на один шаг и придет сегодня вечером на "королевский пирог", будет тем случайным, незванным и радостным гостем, которого я всегда жду? Бывало же так иногда... но на этот раз гостя не было. Жаль.
На святках ко мне зашел один хулиганистый, но в сущности не такой уж плохой мальчишка.
- Мама у вас?
Нет, ее не было, но я могла себе представить, что она теперь делает: в маленькой квартирке убраны стельки и припасы, ножницы и картон. Швейная машина стоит в углу, прикрытая поредевшей вышивкой. На столе - много бутылок, а за столом - разные люди, как сваленные в ящик фигурки. Пьют, читают надрывными голосами стихи, поют и играют на гитаре.
Я знала, что маленький хулиган будет неодобрительно поглядывать на мать - маленькую женщину с льняными, как у куколки, волосами. Она будет трогательно нарядна в не раз перешитом шелковом платьице, и тоже будет петь, читать стихи, а потом целоваться или плакать. Мне было и жаль ее и немного противно.
Насмешливый и умный английский философ Чарльз Деф говорит, что совершенно неважно, во что верит человек: в правду, фикцию или ложь, лишь бы верил, что это действительно правда. Впрочем, и до него об этом говорили многие... Я не могу просить верить всему тому, что я говорю, но мне хочется сказать только, что я видела много сказок, и то, - что рассказываю, - только малая доля из них.
В эти холодные и ясные дни Рождества прошлого года, когда на площадях горели еще рождественские елки, я поехала в тихий провинциальный городок. Подрагивающий вагон, оранжевые огоньки на снегу, маленькие домики в сугробных полях - и снова вокзал, снова елка, извозчики с косматыми лошаденками в сосульках на хвостах и гривах -- и пятьдесят сантимов в любой конец города -- раздолье, да еще с колокольчиками!
Хорошо приехать куда нибудь с подарками, с разноцветными кусочками мечты в сердце. Так хорошо, что плакать хочется, - хотелось почему то.
Вы помните, какой холодной была зима, тридцать девятого года? Уже началась война. Замерзли все сады, замерзло море... да, тогда можно было пройти в Швецию пешком.
Удивительно тепло было в этой квартирке, - впрочем, хозяин ее сам топил школу - и все время бегал вниз, к котлам, чтобы подбросить оставшийся уголь и мохнатые кряжи дров. Я пошла с ним тоже.
- А у меня для тебя сюрприз приготовлен, - сказал вдруг он и раскрыл сбоку незаметную дверку в длинный узкий чуланчик с проходившей по нему у стены широкой трубой. На трубе, прижавшись к стенке, свесив длинные ноги, вытянув вдоль тела руки с костяными пальцами, сидело штук двадцать кукол - большие марионетки с колечками на руках и спине, а внизу валялись спутанные обрывки веревок, блоки, еще какие то кольца и лежало громадное чудовище.
Хозяин давно уже пересмотрел топки и ушел наверх, а я все еще сидела в чуланчике, осторожно прикрыв дверь, и смотрела на кукол. Чудовище было сделано из старого корсета, вымазанного коричневой краской. У него были паучьи лапы, а глаза из жестяных круглых коробок.
Парень - простак в длинных узких туфлях с загнутыми носками;
принцесса в вишневом шелковом платье и коронкой на голове, один край которой оторвался и спускался сзади на косу; рыцарь в загнутом шлеме из серого картона; старик с седой бородой, в колпаке и мантии, усыпанной звездами; восточный король в зеленых штанах и тюрбане и король просто, усеянный золотыми бусами и блестками и с удивительными глазами. Они не смотрели безжизненно, как у остальных, а блестели, переливались, вспыхивали золотистыми искорками. Да, тут были все мои короли и принцессы, рыцари и звездочеты. Я написала про них много сказок.
В этот мой благословенный вечер собрались ко мне мои друзья: все, которых я очеловечил - вызвав в жизнь из небытия...
Я сказала это совсем тихонько, но чей то голос повторил слова эхом. Откуда эхо в низком чуланчике под лестницей?
- Это не мои стихи, а Гумилева, - извинилась я.
- Мы знаем стихи Гумилева, - ответил голос.
- Значить, вы знаете больше остальных, - я расхрабрилась, хотя немного странно разговаривать с невидимкой.
- А помните, как дальше? - сказала вдруг принцесса: - "... заливались вышитые птицы, а дракон плясал уже без сил. Даже Будда начал шевелиться, и понюхать розу попросил..." у вас нет роз?
Чтобы я отдала сейчас, чтоб поднести ей розы! И ничего с собой нет, ничего... А мой сын еще говорит, что я умею волшебить! Но ...
На полу у моих ног что то блестело. Я быстро подняла: маленький, тяжелый комочек. Он холодно лег в ладонь, и я не успела его сразу спрятать.
- Это не роза - грустно покачала головой принцесса. - Это пуля, выпущенная из револьвера. Она сплющилась. Возьмите ее на память. Может быть - она сохранит от другой.
- И даже наверно - важно сказал Звездочет, и осторожно спустившись с трубы, подошел ко мне. Остальные марионетки зашевелились тоже. Они уселись вокруг меня, странно позванивая колечками. Глаза из бусинок и медных гвоздиков, вышитые и нарисованные, смотрели на меня печально и в упор.
- Вы сказали однажды, что "в Сочельник правят сказки самый праздничный свой бал", - продолжал Звездочет. У каждого человека есть право на этот вечер, во принадлежит ему одному. И вот мы, как ваши персонажи, вылезаем из ящиков, спускаемся с подмостков, и пытаемся жить.
- И должна вам сказать, что из этого ничего не выходит. -- Принцесса заплела кончик косы и отбросила ее за спину. - Среди настоящих людей я остаюсь той же марионеточной шелковой принцессой с красивыми, но слабыми руками, в которых ничего не могу удержать.
- А я - картонным рыцарем на ватных ногах. Я не могу совершить даже самого маленького подвига.
- А я - королем, у которого нет королевства.
- А я - звездочетом, ничего не видящим в жизни. Я умею читать по звездам и старым книгам, но не умею поджарить картошки и вечно попадаю в лужи.
- А я не умею смеяться с людьми. Им скучно, а мне хочется плакать.
- Ая... ая...
Они жаловались все, с укоризной смотря на меня, и были правы. Сказки - как елочные игрушки: очень красивы, и блестят, но бесполезны. Правда, они приносят много радости, но - разве этого достаточно для жизни?
- "Все мы - плохие актеры в театре Господа Бога". Это тоже сказал ваш Гумилев. И люди почему то воображают себя марионетками, и думают, что их кто то дергает за веревочки, а они сами ничего не могут сделать. Пожалуй, и нам следовало бы примириться со своей участью. Но, видите ли, мы этого не хотим. В одной из ваших сказок был бунт снежинок. А в нашем королевстве тоже бунт - картонных кукол. Но вы не боитесь нас, конечно. Мы знаем все ваши сказки. Некоторые даже ставились у нас на сцене. О, для этого они прекрасно подходят...
Они говорили все разом, наперебой, этот ужасный круг грустных фигурок, как обезьянки, умирающие от чахотки. Мне было стыдно и больно. Я чувствовала себя глубоко виноватой, и надо было оправдаться.
- Простите. Но ведь сказки давали другим улыбку. Разве это совсем ничего не значит?
- Этого мало. Покажите людям, что сказки везде. Покажите им, как прекрасна жизнь, не смотря ни на что, и безо всяких розовых очков. Конечно, мы умеем волшебить, и сделали такие глаза - нашему королю, чтобы...
- Я отдал ему всю свою силу - сказал твердо рыцарь. - Теперь я навсегда останусь ватным.
- А я отдал мудрость, и больше ничего не прочту по звездам.
- А я отдала свое сердце.
Это, конечно, сказала принцесса, и по тому, как она взглянула на короля, я поняла, что это действительно так.
- Ваш король должен быть очень счастлив - начала я немного неуверенно.
- О нет. Этого мало. Он тоже марионетка. Только глаза живые - видите? У нас у всех бусинки, даже у принцессы, хотя ей полагались бы звезды - а у него - из настоящего камня, с золотыми искорками. Их много, и они не могут исчезнуть. Это сердолик.
- Что же я могу сделать для вашего короля? Я с грустью подумала, что если бы он пришел ко мне в Сочельник, и получил кусок королевского пирога, то, может быть ...
- Возьмите его глаза - сказали куклы хором. - Мы умрем сегодня. Не надо плакать. Мы знаем, что вы хотели бы сделать. Вы хотите взять нас всех, и рассадить у себя на диване. Но нас много, мы большие и неудобные. В вашей комнате будет пыль и беспорядок, ваш сын будет приставать, чтобы вы нас починили и устроили ему театр. А потом мы будем валяться где нибудь в сарае. Это жизнь, и ничего не поделаешь. Но мы не хотим быть больше марионетками. Только глаза короля - не должны исчезнуть. Возьмите их.
- Я знаю, что тебе больно, но так и надо! - угрожающе захрипело вдруг чудовище, поднимаясь на лапах. Я больше всего боюсь пауков - а оно ползло на меня, шевеля раскоряками и смотрело выпученными жестяными глазищами. В них шевелилось много скверных мыслей - и я узнала много своих.
-- Ну?!
Я только успела поднести руку к лицу короля - как они скатились, и лежали уже на ладони - два золотисто-коричневых камня.
- Спасибо - прошептали куклы, и этот шёпот смешался с пылью, осевшей на их лица. Они съежились, втянули плечи, уронили руки.
- Уходите, - прошептал рыцарь. - Скажите людям, что надо сражаться не с ветряными мельницами, а с буднями.
- Скажите им, что звезды прекрасны. Если смотреть на них, то становишься совсем маленьким, и забываешь о многом ненужном.
- Скажите, что каждый должен создавать себе королевство. Стройные башни строятся из крохотных кирпичиков, а с них видно далеко - сказал ослепленный король.
- Скажите им, что если очень тяжело, то надо кому нибудь улыбнуться, и от этого станет легче - и самому, и другим.
- Скажите им, чтобы они любили - прошептала принцесса. - И уходите, теперь, уходите. "Поверь, что конец всегда однозвучен, никому не понятен, и торжественно прост..."
Щелкнул выключатель, и в чуланчике стало темно. Слышался только легкий шорох. В темноте, уже невидимые, эти старые облезлые куклы с ватными руками и стойким сердцем приготовлялись умирать - совсем просто, и с такой же верой, с какой они играли на своей сказочной сцене. Шёпот тихо прослаивался в темноте, будто слегка колебался, кружась в воздухе - легко, чуть слышно, и все тише - пока не замолк совсем.
*
- Мама под лестницей в чулане куклы большие настоящие марионетки с веревочками и блоки тоже есть мы их возьмем себе они из старого театра и никому не нужны а ты мне поможешь и дашь простыни и зашьешь где вываливаются и я запихаю их в мешок и сдадим в багаж потому что в вагон не пустят.
Мой сын сказал это единым духом, опасаясь возражений и так же непоследовательно - как говорят иногда и взрослые. Это было на следующий день, в морозное, яркое утро, когда мы все поздравили друг друга с новым годом, и загадывали, что мы хотим, чтобы с нами было - помните, сколько у нас было тогда желаний?
- Я так и думал, что захочешь устроить из маминого дома сарай - пробасил хозяин. - Но, если хочешь, то бери, только с одним условием: самому тащить на вокзал.
Он нагнулся ко мне и прошептал:
- Не бойся, я тебя спас. Бросил их вчера в топку.
Он знал лень моего сына. Но я вспомнила тихий шёпот в чулане.
Они действительно умерли.
Когда я вернулась домой и перечла письмо в сиреневом конверте - мне хотелось немного оправдаться в собственных глазах, - то заметила в нем знакомую ошибку. Эту ошибку я видела однажды - ее сделала худенькая женщина с льняными волосами, ломавшая себе руки над стельками и певшая за столом с грязной посудой.
Мне сказали потом, что она умерла под новый год, в больнице. А молодой хулиган пришел с ввалившимися глазами, и смущенно улыбнулся, заметив на моем столе письмо.
- Вы знаете, от кого оно прислано?
Да, теперь я знала.
*
В этом пыльном королевстве жили рыцари и маги, этим странным королевством правил очень мудрый маг: и ему известно было, что не только на бумаге, но и в жизни нашей сказки озаряют пыль и мрак. И ему известно было, что из самой темной бездны человек восходит к звездам, презирая страх и боль; что мечтанья и молитвы поднимают к далям звездным, и что станет человеком даже кукольный король. Так он правил королевством в тишине, с улыбкой мудрой: но ему известно было и начало, и конец. Если встанут против хлама, против пыли даже куклы, - что же будет, если сказка станет явью всех сердец?!
В этом странном королевстве жили рыцари и маги, и на самой старой башне очень мудрый Звездочет: он скрипел пером гусиным по пергаментной бумаге, и записывал, что было и что будет каждый год. В королевстве этих сказок никогда не гасло солнце, никогда не меркли звезды, никогда не лилась кровь: там жила в высокой башне золотая чудо-птица, птица, с крыльями, как пламя, а по имени -- Любовь.
"
Перед самым концом -- совсем краткое! -- еще послесловие, чтобы кончить историю: когда я писала эту сказку, и посылала ее, в моей сумочке лежала завернутая в бумажку сплющенная пулька: авось, отведет другую. А два узких кабошона, продетые в золотую цепочку, я носила на руке, как браслет, на счастье. Глаза короля.
Я их отдала потом -- человеку, спасшему меня от НКВД -- не как плату: он знал их историю. Может быть, они тоже принесли ему счастье - не знаю.
Мне - принесли. Я научилась видеть многое.
Рождество - это тихий вечер, тихий праздник в сердцах людей. Зажигайте на елке свечи, пусть побольше будет огней! Пусть засветит во мгле туманной золотой огневой маяк: в жизни нашей многое странно, только сердце - великий маг. Только сердцем мы все измерим, и поймем, что всего нужней: только сердцем мы можем верить, только сердцем - любить людей.
Когда ночь, как замерзшая птица, на глубоком снегу лежит; когда в окна норд-ост стучится, - пусть на елке свеча горит. И для тех, кто вокруг собрался, - чтобы дом стал для них теплей; и для тех, кто уйдя, расстался, - чтобы путь стал для них видней; и для тех, кому в ярком свете, в свежей хвое - волна чудес; и для тех кто уже не дети, и давно не верит в принцесс.
Всем нам, Боже, усталым людям, дай свечу от Твоих огней: этот вечер сказочным будет, чтобы сказки стали слышней; чтоб повсюду в сердцах тревожных рассыпали они огни...
Дай нам в сказку поверить, Боже, и помилуй, и сохрани!
1940. Рига
@темы: 2008, любимым, осень, сказка на ночь