- Очень трудно жить в Сан-Хосе в одной студии с человеком, который учится играть на скрипке.
Именно это сказала она подоспевшим полицейским, вручая им дымящийся пистолет.
Солнце походило на монету, которую кто-то облил керосином, поджёг,
сунул мне в ладонь, сказав: "Подержи-ка парень, пока я сбегаю за газетой"
- и ушёл, чтобы никогда не вернуться.
<...> погибли двадцать человек - дети, женщины. Вы же знаете самый благородный
девиз мужчин: женщин и детей - вперед.
Там, по земле распростершися, сном засыпает он медным
Зевсова дочь отступила и мощной рукой подхватила
Камень, в поле лежащий, черный, зубристый, огромный,
В древние годы мужами положенный поля межою;
Камнем Арея ударила в выю и крепость сломила.
Семь десятин он покрыл, распростершись: доспех его медный
Грянул, и прахом оделись власы. Улыбнулась Афина
Блеск восходил до небес; под пышным сиянием меди
Окрест смеялась земля; и весь берег гремел под стопами
Ратных мужей.
и еще несколькоСолнце светило, и люди двигались энергично. Была асфальтовая весна,
был один из тех не относящихся ни к одному времени года весенних дней осени,
какие выколдовывают города.
Но как раз тогда Ульрих вдруг где-то вычитал —
и как бы до поры повеяло зрелостью лета —
выражение «гениальная скаковая лошадь».
Оно встретилось в репортаже об одном сенсационном успехе
на ипподроме, и автор, может быть, совершенно не сознавал
всего величия мысли, подброшенной духом коллективизма его перу.
Ульрих же вдруг понял, в какой неизбежной связи находится вся его карьера
с этим гением скаковых лошадей. Ведь лошадь была искони
священным животным кавалерии, и в своей казарменной юности
Ульрих только и слышал о лошадях да о женщинах, и от этого-то он и удрал,
чтобы стать выдающимся человеком, и вот, когда он после разнообразных усилий
мог бы уж, пожалуй, почувствовать близость вершины своих устремлений,
его оттуда приветствовала опередившая его лошадь.
слова, которые ты, если надо, должен уметь повторить,
но которые нельзя впускать в себя, потому что это все равно что
поехать домой верхом на неоседланном еже
Существует животное под названием антилопа,
настолько быстрое, что ни один охотник не может к нему приблизиться.
У него длинные рога, наподобие серпов, которыми оно может подрезать
большие и высокие деревья и повергать их на землю.
Почувствовав жажду, оно отправляется к ужасной реке Евфрат и пьет.
Там растет кустарник с тонкими ветками, по-гречески называемый клещевица,
и оно, радуясь, попадает в этот кустарник клещевицы,
запутывается в его ветках и кричит, желая бежать,
но не может, ибо запуталось. Услышав крик, охотник приходит и убивает его.
финикийский полководец Ганнон достиг их и сообщил, что у женщин полосатые тела,
а мужчины с быстротой убегают
Онагр— это дьявол, ибо он возвещает о том,
что народ язычников, то есть ночь, стал равен дню,
то есть вере пророков. А обезьяна —
она суть воплощение самого дьявола, обладающего бесконечностью,
то есть лишенного конца или хвоста. Поначалу он был одним из архангелов,
а конец его неведом. Равно как и обезьяна, не имеющая хвоста,
и лица лишена, и зад у нее гнусный. У нее отсутствует хвост,
а сам дьявол доброго конца не сулит. Хорошо сказал об этом Физиолог.
Живут эти животные сто тридцать лет, что было доказано отсечением им хвостов.
Олень, чтобы омолодиться, дышит в змеиную нору,
и когда оттуда выползает змея, съедает ее и,
утолив вызванную ее ядом жажду, вновь обретает молодость.
взяв с собою факелы из страха перед драконами и страусами
Меня зовут Макс, я похож на сон, смерть и погоду, привет.
Из окна своей квартиры я вижу залив, зеленую воду, пенными,
мусорными волнами набегающую на берег –
каждый гребень истыкан горлышками пивных бутылок.
В воде плавают целлофановые пакеты, размокшие книги манги,
флаконы из-под чистящих средств и апельсиновые корки.
На дне – невообразимая свалка велосипедов, утопленных теми,
кто не смог разобраться в хитросплетениях законов об утилизации мусора,
– местами наша суть проливается в человеческий мир,
а сложноорганизованный порядок – неотъемлемая часть чистой земли созерцания.
Медузы запутываются в велосипедных спицах, растерянные, испуганные, прозрачные.
Я тоже растерян. Я тоже принял велосипедное колесо за надежное убежище.
Никто не совершенен.
_________________________________
Где-то на поляне расположился духовой оркестр. Музыканты уселись на свежих еловых пнях, а ноты положили перед собой, но не на пюпитры, а на траву. Трава высокая и густая и сильная, как озерный камыш, и без труда держит нотные тетради, и музыканты без труда различают все знаки. Ты не знаешь это наверное, возможно, что никакого оркестра на поляне нет, но из-за леса слышится музыка и тебе хорошо. Хочется снять обувь свою, носки, встать на цыпочки и танцевать под эту далекую музыку, глядя в небо, хочется, чтобы она никогда не переставала. Вета, милая, вы танцуете? Конечно, дорогой, я так люблю танцевать. Так позвольте же пригласить вас на тур. С удовольствием, с удовольствием, с удовольствием! Но вот на поляну являются косари. Их инструменты, их двенадцатиручные косы, тоже блестят на солнце, но не золотом, как у музыкантов, а серебром. И косари начинают косить. Первый косарь приближается к трубачу и, наладив косу, -- музыка играет -- резким махом срезает те травяные стебли, на которых лежит нотная тетрадь трубача. Тетрадь падает и закрывается. Трубач захлебывается на полуноте и тихо уходит в чащу, где много родников и поют всевозможные птицы. Второй косарь направляется к валторнисту и делает то же самое -- музыка играет -- что сделал первый: срезает. Тетрадь валторниста падает. Он встает и уходит следом за трубачом. Третий косарь широко шагает к фаготу: и его тетрадь -- музыка играет, но становится тише -- тоже падает. И вот уже трое музыкантов бесшумно, гуськом, идут слушать птиц и пить родниковую воду. Скоро следом -- музыка играет пиано -- идут: корнет, ударные, вторая и третья труба, а также флейтисты, и все они несут инструменты -- каждый несет свой, весь оркестр скрывается в чаще, никто не дотрагивается губами до мундштуков, но музыка все равно играет. Она, звучащая теперь пианиссимо, осталась на поляне, и косари, посрамленные чудом, плачут и утирают мокрые лица рукавами своих красных косовороток. Косари не могут работать -- их руки трясутся, а сердца их подобны унылым болотным жабам, а музыка -- играет. Она живет сама по себе, это -- вальс, который только вчера был кем-нибудь из нашего числа: человек исчез, перешел в звуки, а мы никогда не узнаем об этом.