оно же -
*Потеряшка*. Где-то выкладывался, вроде даже два раза. Голос - я. Пауз нет, ибо плеер решил, что они нам не нужны.
Смешно было. Нэка написала, я записала. Без ее ведома. Потом шли как-то - я сую ей наушник. Кусь привычен, включаю... И она с воплем выдирает несчастные наушники и орет: "Откуда это? Что это? Этого не может быть!..." Ну и что-то в этом духе. Оказывается, ей послышалось, что это она читает. А она этого не делала. И вдруг - запись. Я смотрю на тебя...
Я смотрю на тебя. Ты улыбаешься. Но тебя нет. Тебя просто
не может быть. Впрочем, это не важно.
Я смотрю на тебя. Я могу делать с тобой всё, что хочу, а хочу я
многого…
Я хочу сломать тебя, разбить тебя, а потом дать тебе крылья и
Столкнуть с крыши, зная, что ты боишься высоты. Здесь боишься.
Но я дам тебе это небо – пусть даже ломая, я позволю тебе лететь.
Я поведу тебя на расстрел, я увижу твою последнюю, чистую,
горькую, как отчаяние улыбку. Я буду смотреть, как ты светишься
в последние секунды жизни, под прицелом нагретых чужими ладонями
ружей, смотреть, как пули рисуют на твоём теле кровавые цветы –
и ты светишь всё ярче! Ярче, как лампа, которая вот-вот перегорит.
Я уведу тебя к океану – чтобы увидеть, как волны забирают тебя,
с каждой секундой, с каждым выдохом ты заходишь всё глубже и твой
силуэт тает в отражённом небе.
Я хочу видеть, как метко брошенный камень рассекает тебе висок –
я хочу видеть, как ты бледнеешь, как тускнеют твои глаза и красная
линия чертит себе путь от виска к шее, уходя в жадную, как моя боль,
землю.
Я хочу смотреть, как расширяются твои зрачки – шире, шире…
Стремясь вобрать в себя весь мир. Шире. Шире. Когда радужки уже не
видно. Когда всё поглотила глубокая стекленеющая чернота. И видеть,
как мои пальцы оставляют на твоей шее чёрную замысловатую вязь…
Я хочу вбирать в себя каждое движение твоих сухих губ, когда глоток
за глотком ты будешь вдыхать смерть из тонкого стекла. И вместе с
ядом к тебе придёт тёмное марево, всё плотнее закрывающее твой мир,
который мутнеет и даёт трещину с каждой летящей секундой. Но ты не
остановишься. Ты выпьешь всё до капли, ведь если играть, то играть до
конца.
Я хочу видеть, как в твои узкие ладони впивается железо, и крест,
который придаёт твоей боли святость, становится частью тебя.
Смотреть, как солнце оставляет свою печать на твоих веках, как ты
задыхаешься от пыли и невозможности коснуться воды окровавленным
ртом, но – держишься. Держишься, даже если это уже не нужно. И
гордость заставляет тебя вскинуть лицо навстречу небу, бросая вызов,
который невозможно принять.
И когда ты будешь нестись по мокрой дороге, я обрежу тебе тормоза,
давая возможность на отчаянный рывок к никому, кидая тебя на стену…
Чтоб увидеть как твоё безмятежно застывшее лицо исчезает в огне,
прячущем за всполохами то, что уже не вернётся…
И ты снова стоишь передо мной, улыбаясь.
Улыбка, которую я не могу стереть.
И я даже не спрошу тебя, что ты делаешь здесь,
в комнатах моей памяти,
куда тебе живому вход заказан.
Я не спрашиваю. Я смотрю на отражения
наших лиц в пыльных зеркалах.
И придумываю всё новые смерти.
Ведь я всегда любила тебя…